Николай Тихонов: «Высокий, подтянутый, ловкий в движениях, он был по-хорошему весел, в нем не было того темного напряжения, которое временами делало его мрачным и раздражительным. Ему шел сорок шестой год, но он выглядел гораздо моложе своих лет. Он походил на джигита…»
Виктор Важдаев: «Фадеев обожал бороться… Я сам наблюдал однажды… как он долго боролся с Нилиным. Вот это была борьба! Они оба, высокие и большие, схватывались и падали, дышали, как звери, громко, с присвистом, а я, забывая, что все это шутка, бегал вокруг них, не в силах их расцепить».
Антал Гидаш, сам атлет и борец, в Севастополе на Приморском бульваре выжимавший до конца силомер и одолевавший местных моряков, не мог справиться с Фадеевым: «У меня уже пот струится с лица. А у него лицо сухое, только совсем красное. И вот я на полу. Фадеев надо мной. Я чувствую его жаркое дыхание. И раздается знакомое: „Ха-ха-ха!“ Победил».
Либединский: «Он был очень вспыльчив, и при его большой физической силе это, казалось бы, должно было повлечь за собой драки и скандалы; по силам, отпущенным ему природой, он мог бы легко изувечить противника. Но я не помню ни одного случая, чтобы даже в состоянии крайнего аффекта он употребил свою силу во зло».
В последние годы здоровье Фадеева стало ухудшаться. Под конец он уже почти не выходил из больниц.
В 1945 году пишет жене: «Я очень плохо сплю и превратился в сомнамбулу».
В апреле 1948-го — Исаковскому: «Я сейчас лежу больной сердцем…»
В мае того же года — Симонову: «От нервничания и переутомления сплю по 4–5 часов в сутки и никак не могу уснуть днем».
1950: «И только с первого апреля я, кажется, пойду в отпуск, чтобы немного подлечить сердце…»
1950: «В начале февраля у меня началась острая сердечная аритмия…»
1951: «Я свалился: сдало сердце. Ничего опасного, но — страшное переутомление. При наличии невроза — этого спутника времени нашего — я стал неработоспособен».
1951: «У меня развился за эти годы очень сильный склероз сосудов сердца и особенно аорты. Как выражаются врачи: „Если Вам сейчас 50 лет, то сосудам Вашего сердца по крайней мере 65“. У меня, к счастью, нет порока сердца, т. е. клапаны работают нормально. В силу непонятного каприза природы у меня — при таком склерозе — не было разрывов сосудов (современная модная болезнь — „инфаркт“). Если бы случилось последнее, дни мои были бы сочтены… Но так как я живу жизнью очень напряженной, нервной, то я постоянно нахожусь перед этой угрозой».
1952: «Заболел канительной, очень расслабляющей и крайне медленно вылечивающейся печеночной болезнью — желтухой».
1952: «У меня была спазма одной из сердечных мышц. Оправившись, я опять уехал в заграничную командировку и по возвращении снова заболел — на этот раз болезнью печени — и снова пролежал почти месяц».
1952: «Я буду лечиться всесторонне и длительное время. К сожалению, я довольно долго пробуду в самой больнице — не только из-за печени, а из-за нервов и сосудистой системы…»
1952: «Выйду из больницы уж не таким, каким был даже еще два года назад, — выйду полуинвалидом (говорю не в шуточном, не в переносном, а в буквальном смысле слова)».
1953: «В сентябре у меня обострилась болезнь печени, и я попал в больницу… Физическая слабость, бессонница, в сочетании с повышенной нервной возбудимостью, полной мозговой расторможенностью, делали меня человеком почти невменяемым. А потом я впал в состояние апатии, которая длилась до самого последнего времени».
1953: «Я болен не столько печенью, которая для врачей считается главной моей болезнью, сколько болен психически. Я совершенно, пока что, неработоспособен».
1953: «Этот год… был для меня как-то особенно неудачен: за это время я уже четвертый раз в больнице и все подолгу: сердце, печень и… прочая скучная материя».
1954: «Изолировали меня от общения с людьми из-за страшной бессонницы и сердечной аритмии на этой почве».
1954: «После возвращения из санатория… я попал в больницу с очередным обострением болезни печени и нахожусь в больнице до сих пор».
Умерла мать Фадеева, но он даже не смог быть на похоронах — лежал в больнице.
1955: «Из-за сердечной аритмии, уложившей меня в больницу в начале февраля, мне временно запрещено заниматься литературными делами…» Фадеев пишет Эсфири Шуб с мужественным юмором: «У меня началась сердечная аритмия, бравурный сердечный разнобой, похожий на современную музыку».