Михаил Фадеев говорит, что отец был убежденным атеистом. И добавляет: «Я некрещеный, так как и мама моя была неверующей». Да и сам Фадеев не раз называл себя атеистом. Но был ли он до конца искренен, в том числе перед собой?
Уже в «Разливе» у него появляется отец Тимофей: «Пахло от попа землей, самогонкой и библией, и был он так же жизнелюбив, пьян и мудр». Пьян — но и мудр.
О библейской символике «Разгрома» сказано в своем месте.
В 1931-м Фадеев говорил публично: «Наша социалистическая практика разоблачает, громит, окончательно снимает эту идею бога и этим самым кладет предел колоссальной лжи, опутывавшей человечество».
Но мало ли кто что говорил в 1931 году!
Мы не знаем, что Фадеев думал обо всем этом в детстве — и, главное, что думал в зрелом возрасте. Ярым богоборцем он не был — и это, как ни странно, может говорить в пользу версии об атеизме Фадеева: к чему бороться с тем, чего нет? Пыл наиболее активных богоборцев носит именно что религиозный характер. Есть ощущение, что для Фадеева вопрос о Боге вообще не стоял — до какого-то времени.
«По своей внутренней сути он был человеком религиозного, верующего мировоззрения. Без веры, без чтения сердцем не принималось ни одно решение», — напишет в 1990-е его биограф Иван Жуков. Это касается и отношения Фадеева к социализму, Ленину, Сталину…
В исповедальном письме к Алигер Фадеев занимается самокопанием: «внешняя физическая крепость, взрывы энергии и жизнерадостности», «необыкновенная любовь к жизни, ко всем ее проявлениям»… — сочетаются у него с «необычайной болезненной душевной ранимостью и слабостью характера, в смысле изъянов воли, каких-то стихийных провалов в области воли». В этой особенности, считал Фадеев, заключен и «биологический источник» его таланта, и одновременно то, что губит этот талант. Дальше: «Бог дал мне душу, способную видеть, понимать, чувствовать добро, счастье, жизнь. Но, постоянно увлекаемый волнами жизни, не умеющий ограничивать себя, подчиняться велению разума, я, вместо того чтобы передать людям это жизненное и доброе, в собственной жизни — стихийной, суетной — довожу это жизненное и доброе до его противоположности и, легко ранимый, с совестью мытаря, слабый особенно тогда, когда чувствую себя виноватым, в итоге только мучаюсь, и каюсь, и лишаюсь последнего душевного равновесия, необходимого для творчества».
Лучше не сказал никто из пытавшихся понять Фадеева.
Здесь он говорит не только о «совести мытаря», но и о Боге. Фигура речи? Сомнительная для писателя-коммуниста. Знаменательно, что он и в последнем своем письме упоминает Ленина, Сталина, мать и — бога, пусть с маленькой буквы. Вот личный пантеон Фадеева.
Он происходил из семьи революционеров, но интересно, что сыновей его матери и отчима назвали Борисом и Глебом — не в честь ли святых?
В 1942-м он писал Луговскому о прогулке по Сокольникам: «Церковь стояла такая же прекрасная, старинная, уходящая ввысь… Мы услышали, что там идет служба, — день был воскресный… Это была служба без пения, только голос священника явственно доносился из пустой и холодной церкви. На паперти внутри стояли нищие с клюками, и так все это было необыкновенно в современной Москве! Просто диву даешься, сколько вмещает в себя наша Россия!» Дальше: «Некоторое время мы еще видели эти кресты и деревья из окон троллейбуса, потом их не стало видно, но они навсегда остались в моем сердце».
А вот — неожиданно — из «Молодой гвардии»: «Степь без конца и края тянулась на все концы света, тучные дымы пожаров вставали на горизонте, и только далеко-далеко на востоке необыкновенно чистые, ясные, витые облака кучились в голубом небе, и не было бы ничего удивительного, если бы вылетели из этих облаков белые ангелы с серебряными трубами».
И еще: «Все следили в косое отверстие окна в крыше за турманом. А он, завившись столбом, исчез в небе, как божий дух».
«— Дочь моя! Да благословит тебя бог! — сказала Мария Андреевна, всю жизнь, и в школе и вне школы, занимавшаяся антирелигиозным просвещением. — Да благословит тебя бог! — сказала она и заплакала».
Не похоже ли на самого Фадеева?
В «Молодой гвардии» то и дело находим «святую правду», «огненную купель»… У настоящего писателя не бывает случайных слов. Да и первый очерк о краснодонцах Фадеев озаглавил «Бессмертие» — уже тут очевидны отсылки к христианству.
В 1950-м, уговаривая Асю разрешить ему достать ей путевку на курорт, Фадеев пишет: «Здесь мной руководит сама правда божья…» В другом письме называет себя юного — «мальчишкой с божьей искрой в душе». Гранин вспоминал, как в конце 1954 года их разговор с Фадеевым шел «от Толстого к библии».