Иван Жуков
ФАДЕЕВ
Рецензенты:
доктора филологических наук
А. И. ОВЧАРЕНКО, В. М. ОЗЕРОВ
© Издательство
«Молодая гвардия», 1989 г.
Глава I
ПРЕДЧУВСТВИЕ МОЛНИИ
О, какой долгой и необыкновенной показалась Саше Фадееву эта дорога на океан, во Владивосток! Самой долгой в его жизни. Ему еще нет восьми. В таком возрасте кажется, что солнце в небе не движется, а застывает, дожди, если идут, то идут бесконечно, и зима наступает только для того, чтобы уже никогда не уйти. Фадеевы всей семьей выехали из Уфы, и вот их поезд, словно живое существо, раздумчиво и осторожно пробирается между гор. Ему, поезду, по душе ровные, узорчатые, как башкирские ковры, долины. Он испуганно, с грохотом и фырчанием, сторонится крутых скал, нависающих чуть ли не на крыши вагонов, и однажды, осенним утром вырвется на сибирскую равнину — игольчатую, хвойную, бесконечную, как небо. «Огромный чудесный раскрытый солнечный мир!» — однажды воскликнет писатель Фадеев. Но впервые ощутит его таким и захлебнется от восторга восьмилетний мальчик Саша Фадеев.
А паровоз, полный жизни, в дыму и пламени, ворча и громыхая, несется от станции к станции, и, весь дрожа от напряжения, через две недели, наконец, остановит свой бег у Тихого океана, во Владивостоке.
Не сразу они решили отправиться на край света. Отчим — Глеб Владиславович Свитыч — «Глебушка», как ласково звали его дети Таня и Саша, долго уговаривал мать отказаться от этой затеи. Ну, если бы одни, а то ведь трое детей, и Вове всего лишь два года — мыслимое ли дело перенестись в такую даль! Так он примерно говорил. И продолжал: это же все равно, что сняться с этой земли и оказаться где-то в другом, совсем другом мире. Он, конечно, знает, что старшей сестре Ниночки (так звал он их мать Антонину Владимировну Фадееву), так вот, старшей сестре Марии Владимировне Сибирцевой там, на Дальнем Востоке, все по душе. Раз зовет их приехать к ним чуть ли не в каждом письме, значит, так оно и есть. Но Мария Владимировна, директор прогимназиии, сильная, волевая женщина, может при случае, как она пишет, потребовать приема даже у генерал-губернатора Владивостока Гандати. Л в одном письме сообщила пе без юмора, что самые длинные, самые толстые, самые крепкие папиросы называют во Владивостоке «сибирцевскими», потому что их курит ее муж чиновник Михаил Яковлевич Сибирцев. Называют, значит, за что-то уважают и ее мужа. Словом, Сибирцевы там обжились, укоренились, а что Свитыча, особенно с его репутацией смутьяна, ждет в неведомом краю? Нет, он считает эту романтическую затею с переездом в такие дали, да еще чуть ли не под самый снег, в самую зиму — неразумной. Поедет одна? Ну что ж, пусть едет. Он ушел на фельдшерскую службу, уверенный, что устрашил жену, и та, одумавшись, займется детьми или работой, акушерской практикой на дому. Но, вернувшись вечером домой, увидел, что жена собирается в дорогу — связаны кое-как узлы, раскрыт чемодан, уже заполненный доверху. Дети возбуждены, но, увидев отчима, пытаются угасить всплеск радости. Они так любят своего отчима, так привязались к нему. Еще до женитьбы уговаривали мать: «Возьми нам Глебушку в папы».
И вот они притихли, глядя то на мать, то на отчима, ожидая, чем же все это кончится.
Он рассмеялся, махнул рукой и сказал: «Куда ты, туда и я».
Глеб Владиславович моложе матери на двенадцать лет, но живут они так дружно, в лад, что разницы в летах не чувствуется. Оп ласков и мягок, этот высокий и красивый человек.
«…С какой покорной нежностью полная и белая выше локтя рука твоя обвилась вокруг шеи отчима, когда он, играя с тобой, поднял тебя на руки, — отчим, которого ты научила любить меня и которого я чтил, как родного, уже за одно то, что ты любила его». Эта картина пришла в роман «Молодая гвардия» из детства Фадеева. Но вместе прожили мать и отчим всего лишь шесть лет. Как только в августе 1914 года началась первая мировая война, фельдшера Г. В. Свитыча призвали в армию, где оп служил во фронтовом госпитале. Погибнет Глеб Владиславович от сыпного тифа в феврале 1917 года.
Нельзя без волнения читать его последнее письмо к жене в Чугуевку (дети — Таня и Саша — в это время учатся во Владивостоке). Он уже чувствовал, что вряд ли выживет. И его последние мысли о ней и детях, как же они будут жить без него?
«Родная Ниночка! Я так внезапно заболел, что не успел написать тебе письма. Сегодня 4-е сутки болею и, видимо, брюшным тифом. Сожги записку. Крепко, крепко целую детишек и тебя. Умирать пока не собираюсь, на то Божья воля. Доктор напишет подробности. Прости, родная, за все прошлое. Нет, мы еще увидимся! Еще раз крепко целую всех. Глеб.
Детям напиши сама.
Как ты будешь жить без моей поддержки? Ты еще рассердишься за эту фразу».
Из письма доктора В. С. Попова, сообщавшего о смерти Г. В. Свитыча:
«Перед отправлением в лазарет Глеб Владиславович передал мне записку, которую Вам посылаю <…> Я и все товарищи его шлем Вам искреннее и глубокое чувство соболезнования по поводу утраты Вами близкого Вашему сердцу человека, для нас, энергичного, вечно боровшегося за правду сослуживца».
А пока еще только осень 1908 года. Родители временно оставляют детей у Сибирцевых и после недолгих поисков работы и жилья решают обосноваться в деревне Са-ровка.
Из записной книжки Фадеева:
«Год или два мы жили в деревне Саровке, в 50 верстах от г. Имана, на берегу реки Иман, — мне было лет 7–8, но я хорошо помню эту деревню, я учился там в сельской школе. Отец работал еще выше по Иману, в деревне Котельничи. Это были уже совсем дикие места: зимой тигры крали телят. Места по Иману исключительно живописные, богатые разнообразной растительностью. Наводнения — бич этих мест, и Саровка так и осталась в моей памяти с избами в воде, со сплошным морем воды, соединявшим в одну стихию улицы, пустыри. Взрослые и мы, ребята, со свойственной нашему возрасту беспечностью плавали от избы к избе на лодках, плотиках или просто в корытах, в которых давался корм коням и скоту».
В 1910 году Саша Фадеев поступает в старший подготовительный класс Коммерческого училища во Владивостоке, а их семья вскоре переезжает в далекое село Чугуевку.
1910 год — особенный в жизни Владивостока. Город отмечал свой юбилей. Пятьдесят лет назад, в июне 1860 года, в бухту Золотой Рог вошел военный транспорт «Маньчжур» и бросил якорь. На пустынный, заросший лесом песчаный берег высадилась горстка русских солдат. Так возник военный пост. На следующий год появилось и гражданское население.
В 1880 году пост Владивосток был назван городом. На городском гербе был изображен полосатый уссурийский тигр, державший серебряный якорь.
Во Владивостоке прошли отроческие и юношеские годы Александра Фадеева. Здесь он учился, сформировался как человек, получил первые представления о жизни, вступил на путь революционной борьбы. Город полюбился ему на всю жизнь, остался для него «самым прекрасным и любимым».
Владивосток и вправду уже тогда — один из красивейших и оживленнейших городов России. «С горы открывался вид на корпуса и трубы военного порта, на залив Петра Великого, на дымную бухту, заставленную судами, на зеленый лесистый Чуркин мыс, — читаем в романе «Последний из удэге». — За мысом простиралось Японское бирюзовое море, видны были скалистые, поросшие лесом голубые острова.
По эту сторону бухты теснились расцвеченные солнцем дома; они, лепясь, лезли на гору; видна была извивающаяся, кишащая людьми лента главной улицы… И, подпирая небо, как синие величавые мамонты, стояли вдали отроги Сихотэ-Алиньского хребта.