Духи сложились в знаке принятой клятвы. Арбалеты опустились, за дверями застучал засов. Встретил меня долговязый эльф. Смотрел с любопытством и грозной настороженностью. Я не стал медлить с расспросами со своей стороны. Оказавшись за частоколом, признался:
– Я не только с новостями из мира, но и по другим причинам.
– И что привело тебя?
– Ищу девушку. У меня для нее послание и предложение. Ее зовут Асфирель.
Парень почесал затылок.
– У нас таких нет! – произнес верзила, облокачиваясь на перила башни и глядя на нас с высоты.
Я не терял надежды. В Фадрагосе хватало деревень и поселений, где Аня могла укрыться, но я был уверен, что она захочет вернуть лиертахона. Да и это место было единственным, кроме севера, о котором она знала, как об укрытии от преследований. В ином случае, придется пройтись по окраинным деревням и узнавать о тех, что спрятаны в глуши.
– Она знахарка, – стал уточнять, разглядывая лица сонных стражников. Видимо, не успели смениться до рассвета. Сторожевые духи в этом поселении были не особенно настроены защищать поселенцев, и местным приходилось справляться самим. – Темноволосая, кареглазая, невысокая…
– Рель! – вскрикнул долговязый и ударил себя по лбу. Обернулся к стражнику на вышке и повторил: – Это ж Рель! Не Асфирель, а Рель! Кто‑то назвал тебе ее имя неверно!
Рель? Усмешка тронула губы против воли. Сердце забилось быстрее, в груди словно полегчало.
– Жди, лесничий! – Долговязый ухватил меня за рукав и спросил: – Звать‑то тебя как, новенький?
– Кейел.
– Кейел, – повторил он. И крикнул: – Вяз! Позовите его кто! Дождемся с тобой главного нашего. Познакомимся, посмотрим на тебя, чтобы знать тебя в лицо. К старосте рано идти. Но к нему и не обязательно. Ты спешишь?
– Не знаю. Все зависит от Рель. Если нужно будет ей, то задержусь, а если нет – уйду сразу.
– Понял. Тогда проведут тебя к ней, покажут дом ее, а там посмотрим.
На знакомство со сторожами, с кем я был знаком, но кто меня не помнил, ушло не меньше четверти шага Солнца. Я пытался сосредоточиться на разговоре, но не мог. Тянуло к ней. Проверить, она ли это. Рель… Надежда сияла, застилая взор, и пылала в груди, мешая чувствовать землю под ногами. Эту надежду я гасил. Боялся, что не оправдается. Но вопреки всем стараниям она продолжала пылать.
Солнце путалось в макушках сосен. Мужики приветствовали меня, принимая, словно старого друга. Отдаленным и закрытым от мира, им и обычное знакомство было в праздник.
– Отведешь его к Рель, – сжав мое плечо, Вяз отдал распоряжение молодому фангру.
Человек, стоявший рядом, нахмурился и засомневался.
– Не рано? Она, может, спит.
– Не спит! Только домой пошла! – сбежав по крыльцу сторожевого домика, отозвался эльфиор, при мне сменивший приятеля. – Всю Луну пробыла у Фарека. Помогала Вае подарить жизнь Фадрагосу. Ваю уберегла, а душа младенца с закатом уйдет к Древу жизни.
Мужики разом понурились. Со всех сторон зазвучало бормотание с просьбой к Солнцу скорее забрать чистую душу. Фангр хлопнул меня по второму плечу и позвал за собой. Вслед мне донеслись прощания и пожелания удачи.
Широкая дорога повела вглубь поселения. Фангр о чем‑то рассказывал, радушно развлекая гостя, но я не вслушивался. Не мог. В голову настойчиво лезли воспоминания. Почему‑то не самые добрые. Вина мешалась со страхом, стыдила за все, что было между мной и Аней, и боролась с надеждой. Та билась в груди теплом, будто металась, запертая внутри. Хотела вырваться и избегала ударов вины – либо жизнь, либо смерть. Надежда хотела жить. Ничего нового. При таком выборе мы все хотим одного и того же. Я знаю это, проходил этот путь.
Крохотные камни пружинили шаг, малейшая кочка превращалась для ног в высокую гору. Я ловил птиц взором, стараясь отвлечься от мыслей, но глаза предавали, не позволяя сосредоточиться ни на чем. На затылок легла неподъемная тяжесть, склоняя голову все ниже и ниже.
– Вон там!
От коротких слов фангра сердце ухнуло, а затем заколотилось. И я задрожал вслед за ним. Поиграв плечами, скрыл дрожь от чужого взора. Но фангр не смотрел на меня – указывал куда‑то и прятал за ладонью зевок.
– Ха‑а‑ата, – мотнув головой, протянул. – Видишь?
Покосившаяся крыша дома выглядывала из крон слив и черешен. Низкий забор кое‑где зиял дырами, но калитка была целой и казалась сколоченной недавно. С другой стороны дома высился частокол, ограждающий поселение. Не самый лучший дом на отшибе наводил на подозрения и вынуждал поинтересоваться:
– Вы ей не доверяете?
Фангр округлил глаза, глядя то на дом, то на меня. Сообразив о причинах вопроса, почесал за ухом и покатал подошвой камешек.
– Теперь уж доверяем. Но знахарка сама отказалась сменить хату. Мы ж предлагали ей что получше. Но сказала так – и попривыкла к этой, и крышу залатали. Зря, что ль? Сказала, что ей хватит.
Я кивнул. Похоже на нее.
Вначале знакомства девчонке для бесконечных жалоб и нытья нужен был лишь повод, но со временем она закалилась. Иногда казалось, что она не замечала никаких неудобств и довольствовалась водой поблизости, сносной едой и более или менее безопасным местом для сна.
Нам с ней пришлось пройти через многие неудобства…
Распрощавшись с фангром, я направился к дому. В одиночку шаги давались сложнее, каждый из них становился тяжеловеснее предыдущего. Взгляд цеплялся за листву молодой сливы; лучи солнца пронзали сочную зелень, а та трепетала в их пламени под песню ветра. И я воспоминаниями возвращался в те ночи, где мы с Аней танцевали, окутанные светом огня. Музыка викхартов смешивалась с эльфийским голосом, а ночь скрывала окружающих, оставляя только нас двоих. Время путалось, соприкасалось, соединялось… Таяло. Мир исчезал вместе с ним, и заново, совершенно иначе и острее, раскрывался в объятиях Ани. Это было… Давно это было.
Я убрал волосы за уши, вдохнул глубже. Следующие два шага дались легче, а потом…
Нельзя измерить ценность того, чего нет. А рядом с этой девушкой время часто ускользало или вовсе исчезало.
Глядя на горделивую фигурку, застывшую в задумчивой позе, я пытался сдвинуться с места, но не мог. Не мог насладиться ее видом: прямой осанкой, вытянутой шеей и высоко поднятым подбородком. Аня сидела на верхней ступени крыльца, уперевшись запястьем в колено и сжимая кулак. Напряженная, натянутая – снова переполненная ненавистью. К кому на этот раз? Опять не угодил Фадрагос?
Под растекающийся жар в теле я рассматривал ее и не верил, что вижу снова. Солнце добавляло темным волосам отсвета меди, уплотняло тень под густыми ресницами. Я любовался и сведенными на переносице бровями, и легкими росчерками морщин, спускающимися от курносого носа, и поджатыми в презрении губами. Казалось, Аня вот‑вот оскалится и…
Я кивнул собственным мыслям, вспоминая минуты страшного безумия Ани. Она способна рычать не хуже зверя, обламывая до крови ногти о землю и вселяя уверенность, что загрызет, если осмелишься встать у нее на пути. Она умеет кричать и рыдать так, что рыдания превращаются в вой, трогающий сердце не слабее волчьей песни. В отчаянной ярости она лишается малейшего страха и без раздумий отдает тело темным духам. Она сама становится источником страха, безумия и смерти. Она…
Я потер грудь, стараясь унять жжение. Сердце билось не быстро, но сильно. Будто хотело сломать кости и пробить грудь. Будто рвалось преодолеть последние несколько метров и оказаться в руках той, кому принадлежало уже давно. Руки запрели в перчатках, и я снял их, заткнул за пояс. Мокрая от пота ладонь скользила по рукояти кинжала, а пальцы превратились в чужие – слабые, неповоротливые, холодные. Во рту пересохло, и у меня не получалось сглотнуть колючий ком.
Пора.
Следующий шаг прервался пронзившим осознанием – не простит.
Высказанные упреки зазвучали в голове приговором. И я пошатнулся, не выдержав их веса.
Рель…
Зачем я пришел сюда? Помешать ей в новой жизни? Обрадовать тем, что Дарок не будет искать ее? У нее нет причин верить ему на слово, как нет причин верить и мне. И мои клятвы для нее тоже ничего не стоят. Я сам показал ей их ничтожную цену. Я много раз обещал ей, что не оставлю одну, но постоянно оставлял. Я хотел помогать ей, поддерживать, но жестокими уроками учил самостоятельности. И даже выполнив ее желание ценой всего мира, не простил и попрощался, будто вина лежит целиком на ней. Но это был и мой выбор. Выбор, продиктованный злостью, обидой и пониманием, что мне – безвольному, неразрушимо прикованному к ней, – не нужен мир без нее. Весь Фадрагос вместился в нее, и, уходя, она забирала с собой смысл моей жизни.