Он сказал мэру:
— Согласен. Айда обедать.
Новые башмаки Асе показались тяжелыми, но теперь, по крайней мере, она не проваливалась в асфальте. Само по себе это событие ее очень занимало: все идут по улице нормально, а она не может шагу шагнуть. Что за чудо? И почему в новых башмаках она не проваливается? Опять чудо? Но она воздерживалась от расспросов. Прежде всего, наверно, потому, что чувствовала со стороны окружающих к себе особое отношение, будто она должна все знать, она тут главная… А сегодня, когда матушка эта, видимо, самая главная в городе, осыпала ее в знак почета холодными огоньками и потом мэр назвал ее маленькой королевой, Ася и вовсе растерялась. Она чувствовала, что даже Ефрем ничего не может тут понять, а где уж ей расспрашивать? Чудеса происходят на каждом шагу, и к тому же такие, которые ей даже во сне не снились. Если допустить, что это, как говорил дядя Ефрем, проделки хитрых волшебников, то почему все-таки только ей слышался голос в пустыне, почему, только она не может ходить по асфальту, почему ее одну благословила холодным огнем главная старушка?
Но, пожалуй, больше всего Ася беспокоилась за Ефрема. Ей казалось, что этот горячий человек — в том, что он горячий, она не раз уже убеждалась, — обязательно поссорится с фаэтами, он может подраться, избить переводчика или желтых солдатиков — назойливых и вредных, которые уже даже ей надоели. Она старалась быть рядом с Ефремом. Так и для нее безопаснее, и Ефрему в критическую минуту она может прийти на помощь, потому что с ее словом, она чувствовала, здесь обязательно посчитаются.
Вот и сейчас, за обеденным столом она хотела сесть рядом с Ефремом, но с ним сели мэр и переводчик, а ее посадили рядом с главной матушкой. Главная матушка ничего не ела, а только пила из золотой чашки мелкими глотками какую-то мутного цвета жидкость. Асю удивил желтый цвет ее лица, а чепчик на голове теперь был белый. Рядом с Асей сидел сухой старенький переводчик, похожий на китайца, но старушка молчала, молчал переводчик. Лишь однажды старуха погладила Асю по голове и произнесла писклявым голосом что-то похожее на слово «хык», что переводчик тут же перевел, сказав Асе: «Ешь».
Ася несколько раз робко поглядывала на старушку, желая ее спросить про странный асфальт, в котором проваливались ее ноги, и про ботинки, но старуха сосредоточенно о чем-то думала и не смотрела на Асю. Тогда вдруг зашептал переводчик в самое Асино ухо:
— Ты хочешь о чем-то спросить матушку? — Ася кивнула головой. — Спрашивай меня. Матушка знает только язык наших предков, а земные языки не знает. Что будет в моих силах, я сам тебе отвечу. Но сначала ты должна поесть. Видишь, уже подали второе.
— А что это? — спросила Ася, посмотрев на блюдо. — Жареная курица. Кажется, у вас это блюдо называют «табак».
— Цыпленок табака, — поправила Ася.
— Да, цыпленок табака.
— А где же косточки у курицы? Переводчик тихо засмеялся.
— Зачем тебе косточки? У нас — курица совсем не такая, как у вас. Цыпленок, вылупившись из яйца, оказывается в другом яйце, большего размера, и продолжает там расти в особом режиме. Цыпленок увеличивается в объеме, но без перьев, ног и клюва. Поняла? Это самое нежное мясо, которое у нас называют «Деликатес-100». Почему сто? Потому что у нас есть еще сто блюд, усовершенствованных подобным образом нашими фирмами.
Ася представила себе курицу без перьев, ног и клюва и почувствовала вдруг тошноту.
— Спасибо, — сказала она. — Я уже сыта.
— Ты мало ешь, — сказал переводчик. — О чем ты еще хотела спросить ее величество матушку?
Переводчик с жадностью уплетал свою курицу, которую он назвал «табак».
Ася отвернулась от него.
— Я потом спрошу. Я хочу выйти, — сказала она.
Тут вдруг главная бабушка резко отодвинула от себя чашку с питьем. И переводчик тотчас отодвинул от себя тарелку. Вытирая салфеткой свои жирные губы, он шепнул Асе:
— Выходить пока нельзя. Сейчас ты увидишь фильм о планете Фаэтон, нашей родине. Смотри на экран. Ты видишь экран?
— Вижу, — сказала Ася. — Бабушка хочет показать нам фильм?
— Не бабушка, а матушка, — поправил переводчик. — Здесь все делается по ее желанию.
Ася увидела, что все сидящие за столом вслед за главной бабушкой отодвинули от себя тарелки, кроме Ефрема, который спешил доесть курицу.
Главная бабушка тоже смотрела на Ефрема и недовольно морщилась. Заметив это, Ася, не спросив у переводчика разрешения, вышла из-за стола, подбежала к Ефрему и зашептала ему на ухо: