И вдруг его осенило.
— Отпусти нас, Фаэта, из города домой, — сказал он, глянув ей в глаза.
— Тебе не нравится Фаэта? — удивилась она.
— Нет, потом! — сказал он.
Она не поняла.
— Что потом? — Но тут же просияла. И громко засмеялась: — Потом ты сам не захочешь… Бунтарь не знает Фаэту!
— Значит, поможешь? — ни о чем больше не думая, обрадовался Ефрем.
— Хорошо, хорошо. Потом видно будет. — Веселая, раскрасневшаяся от выпитого вина и разговора, Фаэта стала смело гладить Ефрема по голове, будто теперь он стал ее собственностью.
По простоте душевной Ефрем думал, что дело сейчас и произойдет, но Фаэта поднялась, выключила телевизор и сказала:
— Собирайся, Бунтарь, поехали! Тут Ефрем решил не сдаваться:
— Куда нам ехать? Новое дело!
— Вставай, вставай! — потянула его за руку Фаэта.
Ефрем поднялся.
— Не надо нам никуда ехать, — сказал он.
— Надо! Нас ждут.
— Это кто еще ждет?
— ЦНР… Не понимаешь? Центр по регулированию наследственности.
— На кой леший он сдался, твой центр?!
— Смешной человек. Центр нам скажет… Ну… — Фаэта впервые смутилась. — Как же ты не понимаешь? Я хочу мальчика…
— Ну и что? — совершенно опешил Ефрем.
— Центр должен обследовать — когда… Понимаешь?
— Нет.
— Ну хорошо. Одевайся! Там тебе объяснят.
Ефрем внимательно посмотрел на Фаэту. Видя ее смущение, смягчился и сказал:
— А завтра нельзя?
Фаэту словно иголкой кольнули:
— Нет, нет. Это тайна! Понимай, тайна! Нас ждет тайно… врач… Матушка заплатил большой деньги! — Фаэта, казалось, вот-вот заплачет: — Зачем ты споришь?
Ефрему было жаль ее. Сейчас она ему показалась по-настоящему красивой. Он не знал, что делать.
— Я не могу бросить ребенка. Чудная ты… — Он показал на дверь — Там Ася спит.
— Я догадалась. Пусть спит… Я поставила у дверей вхрана. Иди смотри! Никто не войдет.
— Никто?!
— Кроме своих. Понимаешь? Они всех знают. Понимаешь?
Ефрем открыл входную дверь, увидел в коридоре двух желтых безбровых солдатиков. Те по-приятельски ему улыбнулись.
Вздохнув, Ефрем вернулся.
— А долго это? — спросил он Фаэту.
— Нет! Как долго? Почему долго?
— Ну гляди. — И он потянулся к пиджаку, который висел на спинке стула.
10
В ресторане, куда Маус привез своих гостей пообедать, Маратик неожиданно заснул за столом. Мальчика отнесли в кабинет директора и уложили на диван. Маус вернулся к столу. Людмила Петровна увидела на его лице белые бакенбарды.
Она не удержалась и спросила, почему он постоянно то прячет, то наклеивает свои бакенбарды.
Маус был серьезен, но в глазах его Людмиле Петровне померещились хитрые огоньки.
— Я ждал этого вопроса, дорогая моя повелительница. (Он уже несколько раз так обратился к Людмиле Петровне.) Понимаете… Как бы вам объяснить?.. Я внесен в список на право ношения бакенбард. То есть являюсь кандидатом. Но приказ еще не подписан.
— Значит, незаконно наклеиваете?
— Нет, что вы! Дело в том, что кандидаты имеют право в крайних случаях при выполнении служебных обязанностей прибегать к этой мере…
«Врет, незаконно наклеивает», — подумала Людмила Петровна, и ей окончательно расхотелось разговаривать с Маусом. Но то, что переводчик впоследствии после выпитого бокала вина стал рассказывать, ее заинтересовало. Да и к тому же хотелось, чтобы измученный прогулкой Маратик хоть немножко поспал.
Людмила Петровна тоже выпила вина и, расслабившись, стала слушать.
— Дорогая моя повелительница, — говорил раскрасневшийся Маус. — Я вам выдаю тайны, но что не сделаешь, чтоб завоевать признание понравившейся тебе женщины! Слушайте и запоминайте… Люди, которые прибывают в этот город из голубой пустыни, делятся на две категории: на добровольно прибывших и на тех, кого город заманил. Вы и ваши друзья относитесь ко второй категории, я — к первой. Так что могу похвастаться. Поэтому, кстати сказать, у меня односложное имя. Правда, есть еще категория — это дети эмигрантов, сыновья, внуки. Как правило, они не утрачивают знание языка и этим, сами понимаете, кормятся… Теперь вот что вам сообщу. — Он промочил горло вином и, приблизившись, зашептал: — В голубой пустыне вы, конечно, видели пленников, отбывающих разные наказания? Так ведь? Они вам говорили, как оказались в Пустыне? Дескать, самолет потерпел крушение?
— У нас — потерпел.
— У вас — да, а у них не верьте. Слишком много крушений. У них иначе. Они добровольно просились в наш великий город, а их не взяли.