— Во, гляди. Вроде как к нам.
Рыцарь обернулся и тотчас схватился за салфетку. Быстро вытер губы, поднялся навстречу.
— Не жена ли? — спросил Ефрем.
— О-о, я старый человек. — Рыцарь что-то еще хотел сказать, но дама уже была у стола. Она улыбалась Ефрему, а Рыцаря, казалось, не замечала.
— Какая встреча! — Голос у нее был приятный, грудной, с расстановкой, красиво, хотя и неправильно, она произносила русские слова. — Какая встреча! — повторила она и протянула руку Ефрему.
Ефрем неловко пожал протянутую руку в кольцах с длинными фиолетового цвета ногтями.
— Вас не припомню, — сказал он.
Она засмеялась и, впервые посмотрев на Рыцаря, что-то сказала ему — уже не по-русски. Тот поклонился и, беспомощно посмотрев на Ефрема, вылез из-за стола.
— Ты куда? — Ефрем схватил Рыцаря за руку.
— Он сейчас придет. Отпусти. — Незнакомка бесцеремонно отвела в сторону руку Ефрема.
Рыцарь поспешно удалился.
Они смотрели друг на друга. «Красотка, — думал Ефрем. — Неужто и этой нужон наследник? Чудно, ей-богу».
— Борода брил, Бунтарь? Молодец! Не люблю борода.
Она была явно навеселе. Ефрем решил сначала отправить ее туда, откуда пришла, но потом сдержался.
— Что-то вас не припомню, — повторил он. — Фаэта любит борода. Я не любит. Упоминание о Фаэте насторожило Ефрема. Он подвинул ей стул. Сел сам. И ждал.
— Меня зовут Рада. Я твой соседка.
— Соседка? Здесь, в гостинице?
— Меня к тебе не пускает охрана.
— Какая охрана?
— Твой охрана. Когда ты бросал деньги, я кричал тебе соседний балкон. Твой не слыхал.
— Вон оно что. Не слыхал. — Ефрему эта новость не понравилась. — Выпьешь? — перешел он на свойский тон.
— Выпьешь.
— Ишь ты какая.
Он налил, и она выпила. Неожиданно она провела ладонью по его щеке. — Знаешь, кто я? Рада.
— Четвертое Тобби слыхал?
— Четвертое Тобби? Нет.
— Женская организация. Я вождь.
— Сколько вождей! — усмехнулся Ефрем.
— Сколько Тобби, столько вождей. Не веришь? Ефрем думал: что делать? Мужика бы послал подальше, хоть он и вождь. А эту?
— Я хочу с тобой говорить, — продолжала Рада.
— Говори.
Нет… Пойдем. Там говорит. — Где там?
— Там, у меня номер.
Ефрем ахнул. С ума посходили эти бабы. И скандалить опасно. Все тут, видно, бандиты. Он решил тянуть время. Налил еще вина. Спокойно улыбался, хотя небритые щеки мешали быть спокойным, подергивались.
— Ты где училась нашему языку?
— Училась. А что?
— Трудное это дело — язык выучить.
— Мы быстро учим. Машина учит.
— А Бура знаешь? Он вот не умеет по-нашему говорить.
— Бур старый. Старый не может, молодой может. От внутренней несвободы трудно находилась тема для разговора.
— Сколько тебе лет, Рада?
Она долго и внимательно смотрела на Ефрема. И он тут понял, что эта Рада никакой не вождь четвертого Тобби, напустила на себя. Спьяну, что ли? Или такая же несчастная, как Фаэта.
— Ладно, Рада, завтра поговорим, — сказал он, чтоб спокойно разойтись. Он обрел самого себя.
— Сегодня! — возразила она, не сводя с него глаз. Ну что тут станешь делать? И смех и грех, как говорится.
— Глупая ты женщина, Рада, — сказал он. — К старику пристала. Погляди, сколько орлов в ресторане!
— Орлов? Что такое орлов?
— Героев. Понимаешь?
— Где героев? Это герои? — Она засмеялась, глядя на сидящих за соседними столиками. — Герои пить! От этих героев ни один женщин еще не родил. — Он засмеялся и еще налил ей вина. — Нет! Вставай! — властно потребовала она.
— Нельзя, Рада. Нехорошо. Да и дела у меня…
— Завтра дела. Он не пошевелился.
— Ты глуп, Бунтарь. Такая женщин тебе пришел…
Оскорбишь, буду скандал… Полиция ищет, кто бросал деньги. Тебя ищет!
Ефрем понял, что от пьяной бабы шутками не отделаться, И стал хитрить:
— Ты знаешь Фаэту, Рада? — Она насторожилась. — Знаешь? Так вот имей в виду: я люблю Фаэту.
Рада быстро и колко посмотрела на Ефрема. Ехидно улыбнулась:
— Брил бороду для Фаэты?
— Случайно обрили. Скоро отрастет.
— Отрастет для Фаэты?
— Да, для Фаэты. Только для нее! Она резко поднялась.
— Ты плохо сказал, Бунтарь! Фаэта мой враг! — Ефрем развел руками, не зная, что в ответ сказать. Рада побледнела. — Ты погиб, Бунтарь! — Она легко и быстро, хотя и была выпившая, взобралась на стол, разбросала ногами тарелки, облив соусом свои красивые, серебристого цвета туфли, и запела на этот раз высоким, совсем ей несвойственным голосом. Потом, как наседка, закудахтала.