Хор
Кони Солнца потерянно
по земле бродят
их гривы спутаны
в деревьях грушевых,
тонут копыта их
в размякшей глине.
Они не могут есть
эту траву горькую,
они не могут пить
эту воду тяжёлую,
они кричат, кричат…
Их гривы, расчёсанные
руками белоснежными,
путаются в деревьях грушевых.
Копыта их, вымытые
в сосудах из чистого золота,
глиной заляпаны.
Голубей воркование
уши режет им.
Речные капли,
на шкуру попавшие,
жгут их свинцом расплавленным.
Каждый глаз круглится, как зеркало
бронзовое, до блеска начищенное,
полное небом и временем,
каждая грива изгибается лирой
казнённого музыканта.
Не зовите, кони, возницу, не беспокойте:
он беспробудно спит и о вас не помнит.
Смог лишь ненадолго вас удержать он в небе
и выпал, как факел из голубой ладони,
и догорел дотла в сыром овраге.
Мер.
Климена! Я хочу с тобой поговорить.
Кл.
Я слушаю тебя, мой муж и повелитель.
Мер.
Коварная змея! Аидово исчадье!
Всех грязных дел твоих нельзя пересчитать.
На что надеялась ты? Я не понимаю.
Гадюкой влажной заползла ты в жизнь мою,
мне сердце прокусила тонкими зубами!
Но Меропа так просто ты не пересилишь:
я оторву тебя недрогнувшей рукою
и насмерть раздавлю на мраморном полу.
Кл.
Не гневайся, прошу я! Выслушай меня!
Мер.
Нет, это ты, злодейка, выслушай меня
и осознай, что ты заслуживаешь смерти.
Отец твой, Океан, избрал меня супругом
негоднейшей из дочерей своих! Меня!
Великого царя! Властителя пустыни!
Так вёл себя он, будто снисходил ко мне,
соблаговаливал со мною породниться,
скрывая от меня весь гнусный твой разврат
и Гелиоса похотливые объятья.
А я, дурак, ему поверил, разомлел.
Ну, думаю, теперь с богами породнюсь,
свой род обогащу божественною кровью.
И прожил столько лет счастливым рогоносцем
с нечистою женой и выродком негодным!
И мог бы никогда об этом не узнать,
дряхлея, точно шут, под дружный смех с Олимпа!
Но есть и над богами справедливость, есть!
Смотри, как всё раскрылось! Как ублюдка-сына
спалил огонь небес, карающий разврат!
С блудницей же я сам сегодня рассчитаюсь,
своим ножом тебе я горло перережу
и мерзкой кровью запятнаю эти стены.
Скорей всего, и тут спала ты с богом Солнца,
и после брака, после жертв и обещаний!
Как хорошо, что мать моя не дожила
до этого стыда! Своими же ногтями
она повыдирала бы тебе глаза,
пока я вынимал бы лезвие из ножен!
Кл.
Давай, зарежь меня. К чему мне эта жизнь?
Размахивай ножом! Меня уже убило
другое лезвие, из солнечного света.
Как можно было мне сопротивляться Солнцу?
Не знаешь ли, что всё позволено богам?
Откуда девушка возьмёт мужскую силу,
да и какой мужчина переборет бога,
тут нужно быть Гераклом! Разве я Геракл?
Взял Гелиос меня, и зачала я сына.
Да разве можно было не рожать его?
Как можно божий дар швырять обратно богу?
Дары богов необходимо принимать,
хотя они нам и оттягивают руки.
Что делать было мне? В чём виновата я?
Отец меня к тебе сосватал, не спросив,
хочу ли я твоей супругой становиться.
Что сделать я могла? Остановить венчанье
(я лишь тогда тебя увидела впервые)
и заявить, что я уже не девственна?
Так, что ли? Опозорить и отца, и бога,
и будущего мужа? Да меня живьём бы
на месте разодрали! Как же я могла
себя с ребёнком так бездумно погубить?
Нет, я подумала: нечистоту свою
я верной жизнью искуплю и материнством,
и буду Меропу отличнейшей женой,
и подарю ему детей в законном браке,
и сделаю его счастливейшим из смертных!
Вот что решила я! Так убивай меня!
Одно лишь пятнышко на совести моей,
и это пятнышно ненасытимой бездной
сейчас меня поглотит! Вот и всё, Климена,
давай, с достоинством прими свой смертный час,
уже стучащий в дверь чугунною рукою,
иди к сыночку, мальчику любимому,
и обними его, и в глазки поцелуй,
и помни, что ты бога дочь. Не дрогни!
Мер.
Красиво говоришь, как недоносок твой!
Кл.
Ты правду слышал. В правде мало красоты.
Мер.
Божественный язык твой хорошо подвешен.
Кл.
Я больше ничего не стану говорить.
Мер.
Жена, готовься к смерти. Горло открывай.
Кл.
Не надо! Я прошу тебя! Прошу тебя!
Мер.
Куда же подевалось мужество твоё?
Кл.
Не убивай меня! Пошли меня к отцу!
Мер.
Тебя пошлю я к Океану — в виде трупа.
Кл.
Перед тобой ни в чём не виновата я!
Мер.
Аид и Персефона в этом разберутся.
Кл.
Прости меня, прости! Мне рано погибать!
Мер.
Вот так с гадюкой расправляться надо…
ГЕЛИОС Мероп!!!
Остановись немедленно! Бросай свой нож,
над горлом женщины невинной занесённый!
А если ты меня ослушаться посмеешь,
то проклянёшь и мать свою, завидуя
последнему рабу, едящему помои!
Судьба нам обещала превосходный день,
который выдался и пасмурным, и горьким.
Взлетела ненадолго в небо колесница,
и камнем рухнула, и погрузилась в реку.
Её достал я из блистающей воды
и положил на берег. Пусть она оттуда,
издалека, эфир хоть как-то озаряет,
пока её не унесу я во дворец.
Гефеста надо попросить её исправить,
хотя с ним неприятно будет говорить.
Надеюсь я, что за ночь он свой труд окончит.
Коней нашёл в саду я, спутаны их гривы,
подпалены их шкуры, связаны копыта
густой травой: так мир цепляется за них,
пытаясь захватить их и в себе оставить.
Но смертному не удержать бессмертного,
и кони вновь со мною. Целые, живые.
Отвёл я их домой, а сам пришёл сюда –
и вот что вижу! Мероп, должен ты понять:
ни в чём Климена пред тобой не виновата.
Она была тебе прекраснейшей женой
и сделала тебя счастливым человеком.
Собою Солнце освещает целый мир,
все вещи наполняя лучезарным светом,
и вещи возвращают Солнцу свет его
по-разному, насколько им велит природа.
И если ярче камня зеркало зажжётся,
отталкивая струи золотых лучей,
то зеркало в огне своём не виновато,
да и лучи винить разумный человек
не станет. Получилось то, что получилось!
Я семенем своим Климену наделил,
и вырос из него божественный ребёнок,
себе не находил он места на земле,
метаний духа своего не постигая.
Из солнца было сердце соткано его,
и в клети плотяной тоскливо было сердцу.
Мой бедный сын! Зачем тебе позволил я
жить на земле? Зачем твой разум возмутил я?
Средь смертных может жить лишь смертный или бог,
а смешанная кровь здесь не найдёт покоя.
Ты слишком был силён для этого дворца
и слишком немощен для бешеной лазури,
вот и не вышел из тебя ни царь, ни бог.
Хотел тебе я дать одну из Гелиад,
но ни одной из них ты выбрать не успел,
поэтому тебе всех семерых даю я,
пусть над твоей гробницей тополями
раскинутся и непрестанно слёзы льют,
затвердевающие жёлтым янтарём,
хранящим память о твоей несчастной смерти.
Склонясь на памятник, *прохладные деревья
руками нежными его обнимут крепко*,
и так останутся, пока не истекут
для траура назначенные месяцы.
Сам Зевс коснулся Фаэтона молнией,
поэтому навек и телу, и гробнице
дано остаться неприкосновенными.
Однако Зевса ты не обвиняй, мой друг:
он должен был сдержать коней остервенелых,
иначе мы с тобой бы тут не говорили,
а плавали бы в хаосе пылающем.
Ты плачешь, Мероп? Нож ты выронил из рук
и лезвие на белых плитах зазвенело…
Запомни, Мероп: я зачал лишь Фаэтона,
но ты защитником ему был и отцом,
ты вырастил и обучил его, как сына,
и в этом смысле Фаэтон и есть твой сын.
Ты спину выпрями и обними жену,
такой супруге позавидует и небо.
Не осуждай богов, не бейся головой
об обух, но живи и жизнью наслаждайся.
И сам ты будешь цел, и вся земля твоя.
Климена, ты должна простить меня за то,
что я доверил колесницу Фаэтону:
был клятвой давней связан я, тебе же данной,
а клятву не дано нарушить и богам.
Божественную искру плоть не остановит,
она взлетит. Порвёт все путы и взлетит
хоть на мгновение, и остальная жизнь
уложится в единой точке наивысшей.
Поэтому, взлетев на небо, Фаэтон
остался в небе навсегда. Я так считаю.
Теперь прощайте! Мне пора идти домой,
чтоб колесницу починить и дочерям
сказать о предстоящем превращении.
Уверен, что они со мною согласятся.
Мер.
…Иди сюда, Климена. Не дрожи, не бойся.
Как будто пелена упала с глаз моих.
Каким я был надменным! Старый остолоп!
Какую пустоту я чувствую в душе…
Кл.
Прости меня, супруг мой. Виновата я.
Мер.
Не надо у меня прощения просить.
Забыто всё. Как хорошо, что Гелиос
меня остановил! Мне и подумать страшно,
что в гневе мог тебе я горло перерезать.
Какое горькое существование
влачил бы я один, без дорогой супруги!
Сегодня утром сын был также у меня,
упрямый, гордый, неподатливый — но сын…
Теперь я знаю правду, но душа моя
всё любит Фаэтона. Сын мой невозможный!
Кл.
Сказал сам Гелиос, что Фаэтон — твой сын.
Мер.
Теперь я знаю, почему он никогда
не признавал во мне отца и не любил меня.
Кл.
Не так, не так! Тебе он верным сыном был,
рассказу он про Гелиоса не поверил.
Был непослушным он, но в этом возрасте
все дети непослушны. Ты ведь это знаешь.
Припомни, как ты сам из дома убежал
на целый год и жил средь чёрных эфиопов,
а твой отец пошёл тебя разыскивать,
и как ты счастлив был, что он тебя увёл
от грязных шалашей и варваров жестоких.
Мер.
Прости меня, Климена. Разум я утратил.
Такие планы я гигантские лелеял,
что потерял способность здраво рассуждать.
Кл.
Могла бы я тебя простить, но позабыла,
за что ты просишь моего прощения.
Мер.
Пойдём, душа моя, и сядем на террасе.
Пусть девушки вина туда нам принесут.
Кл.
Пойдём, супруг мой. Обопрись мне на плечо.
Мер.
Такое выпало несчастье нам, что нужно
нам вместе быть, пока нас время не излечит.
Кл.
Тебя излечит время, милый мой супруг.
Мер.
Не плачь, жена моя. Иди за мной. Не плачь…