Теория вероятностей, имея дело с большими числами, не может исключить единичных отступлений, аварийных случаев, когда запущенный в космос многомиллионный по счету айсберг изза отказа двигателей вдруг обрушится обратно на Антарктиду или в океан. За все пятьдесят лет выполнения галактического плана Петрова было отмечено два таких случая.
И вот по стечению обстоятельств третий случай приключился именно тогда, когда вездеход с двумя бесценными для человечества гостями Земли двигался по остаткам ледяного панциря Антарктиды.
Если бы ледяной снаряд размером с многоэтажную башню, как и все остальные, долетел до Марса, то при падении образовал бы там кратер, разбросав сверкающие осколки.
Этого не произошло. Ледяная глыба обрушилась рядом с вездеходом и ударила раздробленным хвостом по кабине.
Механикводитель и штурман были сразу убиты на месте. Оба пассажира лежали без сознания, обливаясь кровью.
Первой, спустя немалое время, пришла в себя Эра. Она увидела перед собой побылому рыжую, а не белую бороду Инко, и не поверила глазам. Не мог же он вдруг помолодеть?
Но он не помолодел. Просто его борода была окровавлена.
Эра заставила себя пошевелиться. Оказывается, хоть и оглушенная, она может двигаться.
С ужасом увидела она смятую кабину управления и два изуродованных трупа в ней и зарыдала.
Но тотчас взяла себя в руки. Она была когдато врачом и умела повиноваться долгу. Людям уже не помочь, но умирающий Инко лежал рядом.
Эра расстегнула на нем одежду, обнажила зияющую рану на шее. Нашла в аптечке бинты и умело остановила кровотечение. Страшно было подумать, сколько крови он уже потерял! Лицо его стало землистым, губы ссохлись, грудь судорожно вздымалась.
Как же дать людям знать о несчастье?
Эра с трудом открыла внутреннюю дверь в кабину управления: незнакомая аппаратура, ни конусов, ни сфер, ничего привычного по «Поиску» или глубинным городам. Где же тут приборы электромагнитной связи? Работают ли они?
И Эра в отчаянии стала наугад крутить маленькие цилиндрики ручек. При этом она рассказывала о том ужасе, который произошел. И вдруг догадалась, что все напрасно. Если ее даже и услышат, то ни слова не поймут.
Она стала говорить на языке людей Толлы, на языке инков, даже древних шумеров. И, наконец, зарыдала поженски, горько и безутешно. Всхлипывая, она повторяла уже только марианские слова.
Но сколько она ни крутила незнакомые ручки, в кабине не раздалось ни звука. Очевидно, никто не услышал одинокого призыва о помощи. И никто вовремя не найдет исковерканного вездехода с умирающим марсианином Инко и его беспомощной подругой.
И тогда марсианка, подчиняясь скорее отчаянию, чем здравому расчету, решила двигаться к «Базе», таща на себе бесчувственного мужа.
Она смастерила из обломков вездехода подобие саней, никогда в жизни их не видя, использовала полозья, со слезами упорства высвободив их изпод вездехода. На эти полозья она положила Инко, закутав его всем, что только могла найти в вездеходе. Потом впряглась в самодельные лямки и потащила сани навстречу морозному ветру.
Колючий снег бил в лицо, слепил глаза. Впрочем, увидеть чтолибо и так было невозможно.
Эра лишь стремилась не сбиться с колеи, по которой тянула полозья. Навстречу летело холодное, обжигающее пламя, состоящее из крупинок застывшей влаги. И даже слезы на глазах превратились в льдинки, ресницы смерзлись. Дышать становилось все труднее. Тело изнемогало от усилий.
Как сурова, оказывается, прекрасная Земля!
Эра, собрав все дремавшие в ней тринадцать тысяч лет силы, закусив омертвевшие губы, исступленно двигалась вперед.
Она не знала, что такое заряды, как называют люди молниеносные полярные метели.
Снег разом перестал бить в лицо. Мутная пелена исчезла, словно сдернутый полог. В том месте, где перед бурей виднелось багровое солнце, теперь в нежных красках разливалась по небу оранжевая заря. Морозный воздух остановился и как будто звенел.
Эра, к ужасу своему, убедилась, что потеряла накатанную колею и уже не знала, куда шла. Она остановилась, чтобы дыханием согреть Инко.
Потом снова двигалась, падала в изнеможении, но снова поднималась, сама не зная, куда идет.
Заря в небе стояла бесконечно долго,но сменилась наконец россыпью звезд. И тогда Эра увидела прикрывающие их цветные занавеси,свисающие переливающимися нежной радугой складками. Она никогда не могла бы поверить, что земное небо может быть настолько красивее даже космического! Но сейчас никакая красота не существовала для нее.
Потом занавеси растаяли и стало светло, как при новой заре. Изза горизонта в небо упирались лучи. Это могли быть прожекторы, как называют люди сильные светильники направленного действия.
Так вот где лагерь ледяных ракет!
Эра обернулась к Инко и в изумлении застыла. Точно такие же лучи вставали изза противоположной стороны горизонта, соединяясь на небесном куполе исполинским шатром.
Эра повернулась то в одну, то в другую сторону и совсем потерялась. В изнеможении опустилась она в снег около самодельных саней. Сейчас холодный сон снова охватит и ее, и Инко…
Они уже засыпали так один раз, и тогда это было совсем не страшно…
Даль Александрович Петров перешагнул через свое семидесятипятилетие безо всякой торжественности. Академии и университеты мира не оказывали ему тех отменных почестей, которые десять лет назад оказаны были по поводу такого же юбилея его брату Галактиону Александровичу Петрову, академику и лауреату научных премий мира, признанному автору Великого Плана космического «переливания крови». Младший его брат Даль был лишь рядовым инженером (коекак закончив институт) и всю свою жизнь запускал по этому плану ледяные ракеты в космос. И никто, кроме его старшего брата, не знал, что полвека назад, еще на Марсе, Далька, как тогда его называли, предложил Галактиону перебросить на Марс излишки льда с Земли. Но мог ли этот галактический замысел, выдвинутый недоучкой, тогда еще не закончившим института, вызвать к себе серьезный интерес? Другое дело, если с подобным планом солидно выступит членкорреспондент Академии наук, уже заслуженный в ту пору профессор Галактион Александрович Петров. И на далеком Марсе, в заброшенной сталактитовой пещере почти вымершего глубинного Города Долга братья договорились между собой. Ради достижения такой цели, как выход марсиан на поверхность, пригодную для жизни, авторство плана преобразования Марса не имеет значения.
Но с годами Галактион Александрович так свыкся со своей ролью спасителя марсиан, что не вспоминал о давнем разговоре с Далькой, ошеломленный тогда его безумной идеей переброски льда через космос. Даль десятилетия тянул лямку, исправно запускал ледяные ракеты, решая незаметные, но важные технические задачи,до которых не опускался важный академик Петров. Никогда Даль не напомнил брату об их договоренности, по которой Галактион обязывался в свое время огласить имя истинного автора плана.Сейчас же, когда ему перевалило за восемьдесят пять лет и был он перегружен и летами,и заслугами, напоминать ему об этом Даль просто не мог.
Да и не нужно ему было это. Со времени потери любимой жены Тани, ставшей видным ученым (она открыла стоянку доисторического человека на побережье Антарктиды благодаря снятому там Далем ледяному панцирю), Даль стал равнодушно относиться к себе. Он гордился сыном, прославленным профессором, гордился внуком, уже заметным биологом. И он счастлив был от того, что занят «переливанием крови», что отправляет день за днем ледяные снаряды в космос, которые, пролетев по заданной трассе сотни миллионов километров, упадут на Марс ледяными метеоритами, заполняя водой вновь рожденные моря.
Был один только человек, если его можно назвать человеком, который подозревал истину и всей душой сочувствовал Далю.
Это был марсианин Инко Тихий, все свои пятьдесят лет жизни на Земле отдавший обмену достижениями культуры Земли и Марса.
Даль был сухоньким подвижным старичком с желтоватой сединой, обветренной кожей лица и беспокойными карими, невыцветающими глазами. Неуемный его нрав знали все, кто с ним работал. Он никому не давал покоя, обо всем заботился, все проверял, во все вникал, не ходил, а бегал, не отдыхал, а переключался на другую работу, не спал, а дремал, чтобы сразу вскочить. Надобность в нем была у всех и всегда.