«Нет!» — мысленно воскликнул Сененмот и вскочил на ноги.
Он стал яростно метаться по каменному мешку, как неприрученная гиена, натыкаясь на стены. Сколько времени прошло? Село ли солнце?
Впервые он ощутил голод и жажду.
Где же Прекраснейшая? Неужели Богиня не чувствует на расстоянии его беды? Или Она придет? Придет своим царственным шагом, заставляя падать ниц всех встречных жрецов, включая самого Великого Ясновидящего.
Но Хатшепсут не шла.
Сененмот сел у колодца, взял долото и малый камень, придвинул к себе камень побольше и стал что-то выбивать на нем.
Неужели он уже решил задачу смертников? Или Божественная неведомым способом внушила ему правильное решение?
Нет, никакого ответа юноша не знал. Он выбивал на мягком камне профиль своей Божественной Возлюбленной, профиль Хатшепсут.
Но нет! Напрасно ему надеяться, что жрецы, завороженные знакомым лицом, возникшим на камне, освободят его. Не для того они бросили его сюда!
Однако Хатшепсут не может не хватиться своего любимца. Она придет, непременно придет. И тогда услышит его голос. Он будет звать Ее и откроет Ей через отверстие «Свет-воздух» коварный замысел жрецов.
Она спасет его, спасет!
Но время шло. И никто не окликал заключенного через узкое отверстие, еще связывавшее его с внешним миром, вернее, с Залом Стены, скрытым в огромном храме.
Глава пятая
ПРОТИВ ТЕЧЕНИЯ
На следующий день после обеда в ресторане мадам Шико археолог Детрие вместе со своим гостем отправились в Фивы.
Граф непременно хотел увидеть своими глазами чудо архитектуры, гениальное творение древнего зодчего — поминальный храм великой царицы Хатшепсут в Дейр-эль-Бахари.
Они выбрали водный путь и, стоя на палубе под тентом небольшого пароходика, слушали усердное хлопанье его колес по мутной нильской воде и любовались берегами Великой Реки.
Графа интересовало все: и заросли камышей на берегах, и возникавшие неожиданно скалы, и цапли, горделиво стоящие на одной ноге, и волы на горизонте, обрабатывающие поля феллахов. В заброшенных каменоломнях он воображал себе толпы «живых убитых», трудившихся во имя величия жесточайшего из государств, как сказал о древнем Египте Детрие.
Двести пятьдесят с лишним километров вверх по течению пароходик преодолевал целый день с утра до позднего вечера.
То появлялись на палубах, то сходили на берег бородатые феллахи, одетые в дурно пахнущие рубища, заставлявшие графа закрывать нос тонким батистовым платком. Арабы, истовые магометане, расстилали на нижней палубе коврики для намаза и в вечерний час возносили свои молитвы аллаху.
Худенький чернявый ливанец-капитан предложил европейцам укрыться у себя в каюте, но они отказались, предпочитая любоваться из-под тента берегами Нила.
Граф восхищался, когда Детрие бегло болтал с феллахами на их языке.
— А что ты думаешь,— с хитрецой сказал Детрие.— Когда я бьюсь над древними письменами, я иду к феллахам для научных консультаций. Сами того не подозревая, они помогают мне понять странные обороты древней речи и некоторые слова, которые остались почти не изменившимися в течение тысячелетий, несмотря на давление чужих диалектов, в особенности арабского и турецкого.
К сохранившемуся древнему храму Хатшепсут в Фивах французы успели добраться лишь на следующее утро.
Как зачарованные стояли они на возвышенности, откуда открывался вид на три террасы бывших садов Амона. Садов теперь не осталось, но чистые, гармоничные линии, как обещал Детрие, четко выделялись на фоне отвесных Ливийских скал, отливавших огненным налетом. Как вырезанные, выступали они на небесной синеве. Древние террасы храма и зелень былых садов, видимо, когда-то сказочно вписывались в эту гармонию красок.
— Это в самом деле восхитительно,— сказал граф.
— Теперь представь себе на этих спускающихся уступами террасах благоухающие сады редчайших деревьев.
— Великолепный замысел! Кто построил этот храм? Мне кажется, ваятеля должна была вдохновить сказочная красота Хатшепсут.
— Храм сооружен для нее гениальным зодчим Сенен-мотом. Он был фаворитом царицы Хатшепсут, одновременно ведая казной фараонов и сокровищами храмов бога Ра.
— Он был кастеляном?
— Он был художником, ваятелем, зодчим и жрецом бога Ра.
— Жрецом Ра? Значит, ему пришлось пройти через каземат Колодца Лотоса?
— Я не подумал об этом. Но очевидно, это так. Строитель удивительного храма, по-видимому, был неплохим математиком, решая уравнение четвертой степени, доступное лишь вам, современным ученым.
— Математиком? Ха! Мало быть математиком! Как математик я нашел решение, а как шахматист… опроверг его.
— Вот как? Но ты же утверждал вчера, утверждал, что иного решения и быть не может.
— Шахматный этюд верен, пока не опровергнут.
— Ты хочешь сказать, что вычисленный тобой диаметр 1,231 меры неверен?
— Диаметр именно таков, но вычислен он был не так, как сделал я, дитя двадцатого века.
— Как же ты пришел к этому?
— Понимаешь, я твердо верю, что шахматы в какой-то мере отражают жизнь. Их можно представить себе как своеобразное зеркало. В шестьдесят четыре клеточки, конечно. А если так, то… любую ситуацию (или многие из них) можно выразить шахматной позицией. Вот я и попробовал показать на шахматной доске ситуацию, в которую вчера попал в каземате Колодца Лотоса, когда решал задачу египетских жрецов. И, представь еебе, отыскивая позицию, отражавшую мои искания, я обнаружил в решении созданного по этому поводу этюда свою собственную ошибку! Это ли не зеркало жизни? Ты все поймешь, если разберешь этюд. Конечно, пользуясь при этом некоторыми ассоциациями.
— Ассоциациями? Значит, ты увидел древнеегипетское решение задачи жрецов через шахматы? Я правильно понял?
— Через шахматы, друг мой, через наши с тобой
любимые шахматы. Пока ты спал под хлюпанье пароходных колес, я возился с шахматной позицией. Не угодно ли посмотреть?
— Конечно! Что это, этюд?
— Если хочешь, то мой новый этюд. Белые начинают и выигрывают!
Граф быстро расставил шахматы на столике под тентом.
Несколько пассажиров равнодушно взглянули на путешественников-европейцев, которые, видимо, хотели убить время или выиграть заклад. Темнокожий араб в чалме даже спросил:
— Сколько стоит партия у саибов?
— Миллион! — весело ответил Лейе.
Араб попятился. Эти неверные — большие шутники. И у них не хватает почтительности.
— Больше миллиона! — продолжал граф.— За подобные открытия можно запросить и больше, куда больше. Однако смотри. У белых незавидное положение, как у меня или моих предшественников в каземате Колодца Лотоса. У черных на ладью и слона больше, да и грозные пешки надвигаются на короля. (Диаграмма 7.)
— Постой, дай подумать. Но где здесь тайна колодца?
— ВоГ именно «шахматная тайна колодца»! Попробуем сейчас найти ее с тобою вместе. Ведь заработаем миллион? Не правда ли? Ну, если не наличными, то по крайней мере мысленно.
— Разве что так! — рассмеялся Детрие.
— Прежде всего надо справиться с черной ладьей, занимающей восьмую горизонталь.
— Прекрасно! Я даже вижу, как это можно сделать!
— Ты всегда хорошо решал мои этюды. Итак?
— Пожертвуем белого ферзя на а8.
— Правильно! 1. а8Ф + Л : а8.
— Теперь вилка!
2. Кс7 + Кра7 3. К : а8.
— Черт возьми! Получилось даже больше, чем я хотел. Черным надо держать белую пешку слоном.
— Даже две! 3… Cf6 4. cd еЗ (Диаграмма 8.) — черным ничего другого не остается, как рваться самим в ферзи.
— Белые успеют раньше превратить свою пешку!
— Но которую! В этом вся загвоздка. В ней и заключена тайна Колодца Лотоса.
— Как так?
— Вчера, если хочешь знать, я пошел ложным путем, жертвуя пешку на d8, отвлекая черного слона и ставя своего ферзя на h8.