–Ну, тогда отдайте мне ваши тридцать лет. А я вам – свои. Сколько уж есть.
Он вдруг внимательно посмотрел на меня. Такое впечатление было, что он увидел меня в первый раз.
–А сколько вам?
Я хмыкнула.
–Много. Некоторые столько и не живут. – Я встала и отодвинула свой стул. -Я в отделение.
–И я туда же.
Из лифта навстречу нам вышла Даша. В блестящей куртюшке, с развевающимися волосами, сияющим взглядом и в дырявых джинсах. Увидела нас – остановилась.
–Вы ещё не домой?
Олег пожал плечами. И я промолчала, ведь это же очевидно, что мы возвращаемся назад. Даша закидывает сумку через плечо.
–До завтра!
У меня включается нерастраченный материнский инстинкт. Глядя на её просвечивающие через дырки голые колени, я будто чувствую, как у меня опухают суставы.
–Не простудитесь. Весна, но ещё прохладно. Снег только-только стаял.
Даша смеётся.
–Вы прям, как моя бабушка. У той на уме только одно: чтобы я одевалась теплее.
Она что, нарочно? Про бабушку?
–Бабушка права. Здоровье – это главное.
–Главное – это деньги, – парирует Даша. -На них теперь можно купить всё что угодно. Даже здоровье.
Она высвистывает мимо нас в вестибюль, а мы с Олегом заходим в лифт.
–Сегодня кто остаётся в ночь? – спрашивает он. У меня возникает чувство, что спрашивает он, чтобы не стоять молча.
–Паша.
–А вы когда?
–В пятницу.
–Ага.
Мы выходим из лифта и расходимся в разные стороны.
В моей комнате сумрачно. Видно, что внезапно нахмурилось небо, и неожиданно стал накрапывать дождь. Я подхожу и закрываю форточку. Дождь по идее уже весенний, тёплый, и даже пузырится в быстро образовавшихся лужицах, но я-то знаю, насколько обманчива погода в начале апреля. Я провожу пальцем по стеклу, повторяя движение капель. Вниз. Всё время вниз. Неужели это теперь одно моё постоянное направление? И я вдруг плачу. Этого со мной не бывало уже много-много лет.
Машина-перевозка была уж точно не «Мерседес». Зелёный УАЗик с красным крестом в белом круге на бортах.
Мы сели в машину. Женщина с ребёнком на мягкое сиденье в салон, я – тоже в салон, на скамейку, напротив двери. Зверски дуло в ноги с улицы между дверью и подножкой. Мои замшевые туфли на каблуке были предназначены для кабинета, а не для улицы. Не зря мне кричала Фаина: «Наденьте сапоги!»
Если бы сейчас всё сначала, конечно, я была бы более решительной. Замотала бы этого хулигана в простыню и протолкнула бы пуговку зондом, как подсказывала Фаина. Или пинцетом. Поймала бы рукой. А мать нужно было бы выставить в коридор, чтобы не орала. Фаина подержала бы пацана на коленях. Родители, конечно, думают, что они как-то могут контролировать врачей или контролировать ситуацию. Печальная правда в том, что они всё равно ничего не могут контролировать, потому что не понимают сути происходящего и только зря треплют нервы и себе, и нам. Конечно, они потом пишут в социальных сетях о том, какие врачи дураки и уроды, и почему они не сделали этого и того, и сего… Но чаще всего выходит, что прав именно врач, а не родственники. Иногда, конечно, бывает и по-другому. Но ясно одно, если счёт идёт на секунды, родителям всё равно ничего объяснить невозможно. А любое действие – это риск.
Многие сейчас скажут: «Подумаешь, что такого, какая-то штучка застряла в носу?» Однако же по правилам удаление инородных тел – повод для госпитализации. Нужно, чтобы рядом на всякий случай был анестезиолог с аппаратом, операционная для трахеотомии, трубка для бронхоскопии… Конечно, это есть далеко не всегда и не везде. И я тогда поступила строго по инструкции.
Наверное, я могла бы замотать ребёнка простынёй, чтобы не шевелился. Я сумела бы протолкнуть пуговку зондом и поймать рукой. Я не тряслась бы на холоде в промозглой перевозке, а спокойно продолжала бы приём. Нынешние молодые сейчас смелые. Типа Даша. Я такой не была. Предвидеть и всё равно рисковать – на мой взгляд, это верный путь в уголовку. Это не халатность и не превышение должностных полномочий. Это – «преступная неосторожность». То есть, врач мог предвидеть, мог сознавать опасность, и всё равно понадеялся на авось. А если бы я не поймала эту пуговку? И пацан не проглотил бы её, а задохнулся насмерть? И у меня под рукой ничего нет для трахеотомии. Да и не делала я её никогда. Нет, я была права – только стационар. И трахеотомию, если что, лучше делать в условиях операционной, а не в кабинете и не на улице.
Мы ехали по городу. Ребёнок уснул. Во сне его лицо расслабилось и стало симпатичным. Я смотрела на него и думала, что нам всем нужно продержаться ещё немного. Дорога казалась мне бесконечной.