– Можно и на узкоспециальную, – разрешила она. – Главное, не увлекайтесь!
И мы отправились в бар. Паровозиком. Женщина в виде локомотива, а я – как распоследний товарняк со скотиной. А по дороге выяснилось, что зовут ее Анной и мы прилетели на одном самолете из Санкт-Петербурга. Удивительное совпадение!
– Анна Владимирова, – представилась она. – Двадцать семь лет, шатенка, а все еще не замужем…
– Какие ваши годы! – отмахнулся я…
И скорее всего – от потенциальной возможности жениться на Анне Владимировой. Потому как несколько раз участвовал в подобном мероприятии и теперь побаивался, что со мною случится нервный припадок от первых же тактов свадебного марша товарища Мендельсона. И вот вам – кухонный антисемитизм! Я хорошо отношусь к евреям и русским, шведам и англичанам, кубинцам и китайцам, монголам и американцам, чукчам и эскимосам, испанкам и бразильянкам, но лично товарища Мендельсона – ненавижу. «Трам-там-тарам-та! Там-там-там! Там! Та-там!» За что он так обошелся со мной?! Что я плохого ему сделал?! Две квартиры – как в воду канули! Одна на проспекте Большевиков, другая в самом центре Санкт-Петербурга! Теперь там проживает товарищ Мендельсон, трам-там-тарам-там, если можно так выразиться. Впрочем, я ему не завидую… Свадебные марши отгремят, медные трубы – потускнеют, огонь – погаснет, вода – испарится, а товарищу Мендельсону – не поздоровится. Потому что нервные клетки не восстанавливаются – в отличие от девичьей фамилии… Например, Владимирова… Так что нечего на евреев пенять, коли сам кучеряво поразвлекался!
– А вот этого соотечественника я хорошо знаю! – с места в галоп заявила подруга Анны Владимировой, как только мы оказались в баре. – Ты помнишь раннюю весну одна тысяча девятьсот девяносто девятого года, проходимец?!
По всей вероятности, она обращалась ко мне. Только смотрела куда-то в сторону…
– У вас типичные признаки для мужчины, – предположила Анна Владимирова, – усы и брюки…
– Штаны! – уточнила подруга.
– Поэтому вас легко перепутать, – продолжала Анна Владимирова. – При первом знакомстве все мужчины одинаковы…
– А при втором – сволочи! – заявила подруга.
Бармен, вероятно, услышал кодовое слово – «сволочи» – и быстро сделал очередной мартини. Он, разумеется, ни слова не понимал по-русски и реагировал только на звуковой сигнал. «Ту-ту!» И надо заметить, что к нашему приходу подруга Анны Владимировой уже изрядно «насволочилась»!
– Еще два мартини, и с одинаковыми оливками, – заказала Анна.
– Сволочи-сволочи! – подтвердила подруга.
И только тогда невозмутимый бармен приготовил все что требовалось. В нужном количестве, разумеется.
– Надо отделить ее от бармена, – сказала Анна. – А то не расплатимся…
Мы аккуратно отклеили подругу от стойки бара и проводили за дальний столик.
– Очень скудный ассортимент на этой шаланде, – жаловалась подруга. – Я говорю, покажи мне, сволочь, карту вин! А он опять наливает мартини!
– А что произошло ранней весной одна тысяча девятьсот девяносто девятого года? – спросила Анна, чтобы отвлечь подругу от спиртосодержащей темы.
– А я почем знаю?! – удивилась она. – Наверное, распустились первые подснежники!
То есть заявленный по программе разговор обещал быть содержательным и непринужденным. Ранней весны подруга не помнила, а поздняя осень ее не интересовала.
– Маша! – представилась она. – Как в сказке про трех медведей! Типа… Кто хлебал мой мартини и все выхлебал?!
– Это цитата, – пояснила Анна Владимирова.
– А давайте о чем-нибудь споем! В лицах! – предложила неугомонная Маша. – Чур, я буду исполнять партию трех медведей!
Она хлебнула мартини и тоненьким голосом затянула:
– Са-а-ла-вей мой! Са-а-ла-вей! Га-а-ла-систый са-а-ла-вей!
– И где же партия трех медведей? – поинтересовалась Анна.
– Подожди! – отмахнулась Маша. – Сейчас будет… – И продолжала – двумя октавами ниже: – АААА! А! А-А! АААА! А! А! А-А-А-А-А!!!
Подтверждаю… Это была вышеобозначенная партия. Однако все подумали, что паром напоролся на рифы. Бармен, дабы не потерять равновесия, моментально ухватился за стойку, а Маша – за бокал.
– Я думаю, – подытожила Анна, – что пора освежиться. Пойдемте скорее на палубу…
– А что я там буду делать?! – удивилась Маша.
– Изображать корабельный гудок! – пояснила Анна Владимирова.
Мы расплатились с барменом и отправились на свежий воздух. Впереди с двумя бокалами мартини выступала Маша и спрашивала у каждого встречного: «Вы не подскажете, как пройти на верхнюю палубу?» По какой-то причине ей импонировала именно эта палуба, да только руки были заняты. Поэтому, прежде чем задать свой вопрос, Маша попридерживала бедром каждого встречного, независимо от его половой принадлежности и табели о рангах.
– АААА! А! А-А! АААА! А! А! А-А-А-А-А!!! – продолжала напевать Маша басом, ну, может быть, – баритоном.
– Летом лучше всего выезжать за границу, – между тем излагала Анна Владимирова, пытаясь перекричать Машу. – Ну разве дома так отдохнешь?!
Здесь Маша вышибла бедром какую-то водонепроницаемую переборку, и мы оказались на палубе. Ночная прохлада разогнала по каютам добропорядочных пассажиров, и поэтому нам не пришлось особенно напрягаться. Так… По мелочи… Пару-тройку греческих цыган как ветром сдуло при нашем появлении.
– А чем вы дома занимаетесь? – осведомился я у Анны Владимировой.
– Работаем, – отвечала она, пожимая плечами и поражаясь несусветной глупости моего вопроса. – А вы?
Мы устроились на скамейке в следующем порядке: Анна, Маша и я. С определенной целью – чтобы Маша не выпадала из нашей компании ни в одну, ни в другую сторону.
– До недавнего времени я занимался телевизионной рекламой, – нехотя признался я. – Ну а теперь, не знаю…
Конечно, я слегка лукавил, поскольку поехал в Грецию тоже с определенными целями. Но распространяться о них было бы откровенной наглостью… По той простой причине, что я задумал написать роман, не имея на это никаких оснований. А также опыта и печатных трудов. Мое кратковременное пребывание в Литературном институте основанием не считалось. Потому что невозможно обучить писательскому мастерству даже самую способную обезьяну. Иначе литераторов штамповали бы как на конвейере. Брали бы формочку Льва Николаевича Толстого или Антона Павловича Чехова, и – сколько надо сдать на-гора классиков и современников?! А так, слава богу, настоящих писателей – раз, два и Бунин…
– И что же вы рекламировали? – спросила Анна Владимирова. – Надеюсь, не себя?
– Ах вот кто мешает смотреть телевизор! – грозно воскликнула Маша. – Каждые пятнадцать минут!
– Было бы на что посмотреть! – возразила ей Анна. – Сплошная братоубийственная война, а не программа телепередач!
– А «Секс в большом городе»?! – не унималась Маша.
– Туда же! – подчеркнула Анна Владимирова и образно показала – куда.
Однако все посмотрели в разные стороны.
– Я рекламировал откровенную белиберду, – пояснил я, дабы прекратить этот диспут.
– Пей! – приказала Маша. – Покаялся и теперь пей! Сразу легче станет! – И опрокинула на меня мартини… – Как-то неудачно получилось, – посетовала она. – В этом бокале теперь ничего не осталось… А подгузники вы тоже рекламировали?
Скорее всего, мой подмоченный вид породил в ней глубокие ассоциации.
– До Крита все высохнет! – обнадежила меня Анна. – Не переживайте.
Я был спокоен, как памятник Дзержинскому. Ну какие у русского человека могут быть волнения за границей?! Это пусть заграница беспокоится.
– Светает… – заметила Маша.
– Это хмель из тебя выходит, – предположила Анна Владимирова. – Здесь не может светать в три часа ночи.
– Да не здесь! – оскорбилась Маша. – А на родине! У меня биологические часы еще не передвинулись… Наверное, от недостатка мартини.
День и ночь – сутки прочь… Маша была блондинкой, Анна была шатенкой… И жаль, что каюта нам не понадобилась… До самого Крита мы обретались на палубе, дважды бегали в бар за мартини – «сволочи-сволочи», – чтобы к Маше пришло биологическое равновесие. А как только показался Ираклион, собрали вещи и вскоре высадились на берег.