Минут через пятнадцать, прислушиваясь к собственному желудку, я вышел из ресторана и стал разглядывать море – никто там не шевелится? Насчитал: два морских парома и одного надувного крокодила. Полусонные туристы не торопились прыгать в соленую воду и отдыхали возле бассейна. Даже дети вяло повизгивали. Небо было безоблачным, погода – хорошей, но женщины подразделялись только на два вида: топлес и бикини, и – практически не идентифицировались. То есть Анна и Маша безнадежно затерялись среди купальников и полукупальников. И попробуй найди их в такой униформе!
– Вы знаете, чем бывший муж отличается от будущего? – прошептали мне на ухо.
– И чем же?! – воскликнул я и обернулся.
Оказывается, Анна и Маша играли за команду в бикини.
– Энтузиазмом, – пояснила Анна. – Мы тут за вами давно наблюдаем…
– И что думаете? – поинтересовался я.
– Вы очень активно разглядываете женщин, – сообщила мне Анна о своих наблюдениях.
– Маньяк! – вставила Маша и быстро сделала из бикини топлес. – До десяти часов утра можно спокойно позагорать без этой штуки, – сказала она, а лиф засунула в пляжную сумочку.
«Раз…» – почему-то подумал я.
– Кстати, – заметила Анна, – тут вряд ли подают мартини женщинам в полуразобранном состоянии…
– Ты думаешь? – обеспокоилась Маша. – Вот сволочи!
– А вы знаете, чем античная литература отличается от средневековой? – осведомился я, стараясь показать, что женщина и чайник – одно и то же и совсем неинтересно ниже носика.
– Нет, – подло отреклась Анна и так же беззастенчиво сотворила топлес.
И если они рассчитывали на определенный эффект, кстати весьма оправданный, весьма оправданный, то этот эффект – оправдался. Я, собственно говоря, не имею ничего против топлеса… Однако носик у мужчины тоже есть… И не надо подвергать его лишним психологическим нагрузкам…
– Итак, – принялся излагать я, – античная литература…
– Ладно-ладно! – рассмеялась Анна. – Мы пошутили!
Я, в общем-то, не чураюсь доброй солдатской шутки или анекдота. Ну, например, про боцмана и торпеду. Но время от времени женского юмора не понимаю. Глумятся они или соглашаются?
– Тогда давайте я вас сфотографирую и будем квиты! – предложил я.
– Давайте! – моментально согласилась Анна и привела бикини в исходное положение.
А Маша прижала к груди пляжную сумку и разрешила:
– Пли-и-из!
Пришлось фотографировать Анну с Машей в более приличном виде, нежели Венеру Милосскую. А когда все квадратные карточки вышли из «поляроида» – мы отправились к морю, презирая бассейн и полусонных туристов.
– Тейк амбрелла? – спросил босоногий мальчик, который расставлял на побережье шезлонги, раскрывал и закрывал зонтики.
Не скажешь «тейк» – и жариться тебе под солнцем…
– Вы как хотите, а я собираюсь поспать, – сообщила Маша.
Гадкий и босоногий мальчик по коммерческим соображениям расставлял шезлонги попарно и слышать ничего не хотел о шведской семье под одним пляжным зонтиком. Поэтому Маша расположилась чуть поодаль от меня и Анны. Чтобы я мог спокойно оценить ее топлес, наверное.
– А ты чем будешь заниматься? – спросила у меня Анна.
Как только люди расходятся парами – они моментально переходят на «ты». Закон природы… Я собирался подумать над романом, покуда все ингредиенты были под рукой: море, Анна, Маша… А загорание решил оставить на совести южного солнца, которое поджаривает людей с эстетическими целями… Вот зачем ему надо, чтобы люди были одинаковыми и коричневыми?
– Мистер?.. – обратился ко мне гадкий мальчик.
Он возник неожиданно и принялся тараторить по-гречески, указывая на соседний шезлонг.
– Как ты думаешь, Анна, чего он хочет? – лениво поинтересовался я.
– По-моему, он спрашивает, – сказала Анна, – для чего нам понадобился этот шезлонг…
– И зонтик…
– Зонтик и шезлонг, – подтвердила Анна. – Если там никого нет…
Я не знал, что ответить босоногому мальчику, и поэтому взял «поляроидовскую» фотокарточку, приподнялся и положил на соседний шезлонг.
– Ты сумасшедший, – усмехнулась Анна.
А мальчик взглянул на солнце, покачал головой и, вероятно, подумал, что такому придурку, как я, и трех зонтиков мало.
– Надо возвращать долги, – сказал я мальчику.
Но он ничего не понял, махнул рукой и пошел от меня – куда подальше. Потому что на соседнем шезлонге не было Маши, а только сделанная четыре года назад фотография…
Здесь похоронена Глава о том, как в 1425 году блистательный авантюрист Поджо Браччолини, уроженец Флоренции, подделал рукописи античного писателя Корнелия Тацита…
Поздней осенью тысяча четыреста двадцать пятого года от Рождества Господа нашего Иисуса Христа… я, Поджо ди Гуччо Браччолини, пережидал непогоду в одной захудалой таверне близ монастыря Святого Галла. В тот день Божественные милости обрушились на нас в виде дождя вперемешку со снегом, как будто Господь никак не мог определиться – чем конкретно нас одарить. Манна небесная сыпалась словно из рога изобилия, и покуда я добрел до таверны, ряса моя изрядно промокла. Но вместо того чтобы подсесть поближе к огню, я притулился неподалеку от входной двери, дабы не вызывать к себе повышенного интереса. Хозяин принес мне горячей похлебки, хлеба и кувшин вина, а на большее в этих краях я и не рассчитывал. Поэтому, благословляя хлеб и особенно воду, которую хозяин таверны выдавал за красное монастырское вино, я приготовился к неспешной трапезе, очень рассчитывая, что желудок меня не подведет.
– Мир тебе! – пробормотал я, по сути дела обращаясь к собственному желудку.
Но хозяин понял меня превратно и заявил, что за последнюю пару лет его харчевня сильно пострадала от миролюбивых монахов, которые странствуют во имя Господа, а трапезничают за счет заведения. И если «святой отец» из этого славного ордена, то может свободно отдохнуть и переждать непогоду, однако хлеб, вино и похлебку он уберет.
– Так будет по-божески! – подытожил хозяин. – Ибо сказано… Неужто взять мне хлебы мои и вино мое и отдать людям, о которых не знаю, откуда они?
– Сын мой, – ласково перебил я. – Если тебе показать флорин, ты сам догадаешься, что я прибыл из Флоренции?
С этими словами я выложил на стол кое-какую мелочь, и хозяин вынужден был согласиться, что звонкие монеты – это лучшая рекомендация. А вдобавок поинтересовался, хватит ли одного кувшина вина такому респектабельному человеку?
– И тяготела рука Господня над филистимлянами… – пробормотал я.
– Что-что-что? – переспросил хозяин.
– Я говорю, откуда мне знать о втором кувшине вина, покуда я не попробовал первого?
Здесь хозяин стал меня убеждать, что это вино хорошее и на днях исполняется ровно месяц, как никого не стошнило. Но, дабы не рисковать репутацией своего заведения, он принесет другого вина для знатного господина из Флоренции… Самого наилучшего.
– Сын мой! – удивился я. – Почему ты называешь меня знатным господином, как будто не видишь рясы на мне?
– Ну разумеется, ваше преосвященство! – заявил трактирщик. – Я вижу рясу! Однако очень смущают ваши сапоги! Потому что монахи носят сандалии. А с такими каблуками, как у вашей милости, любой звонарь тотчас же чертылыснется с колокольни, клирик – с амвона, архимандрит – с паперти…
И трактирщик принялся обстоятельно перечислять, кто из монастырской братии звезданется и с какой возвышенности, если наденет подобные сапоги.
– Тихо-тихо, – осадил я трактирщика и оглянулся по сторонам, дабы удостовериться, что никто не прислушивается к нашему разговору. – Сапоги как сапоги… Можно подумать, что ты меня осуждаешь!
– Да разве я сторож брату моему Авелю?! – воскликнул трактирщик. – Разве я вправе указывать господам из Флоренции, как одеваться и что носить?! И если ваше преосвященство хочет выглядеть как ваше преосвященство, то пусть не оглядывается! Ибо в этой таверне больше никого нет! Кроме вашего покорного слуги, разумеется…