– Не понимает, – решила Геката. – Тогда повторяю по-гречески… Раздевайся до трусов, гадина-сволочь!
И если Иван Петровитч мог запросто отказать даме, то с собаками спорить было бессмысленно и бесполезно. Поэтому Иван Петровитч пришел к выводу, что лучше раздеться, чем – освежеваться. За сорок пять секунд он скинул форменную одежду и замер по стойке смирно, краснея за свои гражданские трусы в крупный горошек.
– Оленька сшила! – доложил Иван Петровитч непонятно за каким хреном.
– Мне нравится, – сказала Геката и распорядилась: – Два наряда вне очереди вашей Оленьке! Один свадебный, другой похоронный!
А гадкие псы, как показалось Ивану Петровитчу, пакостно захихикали.
– ЕЩЕ ТЫ НЕ СНОСИЛА КАБЛУКОВ, А ЗАМУЖ СОБИРАЕШЬСЯ, МЕРЗАВКА?!! – басом процитировала Геката. – Или что-то в этом роде… – добавила она обычным голосом. – АВКА!.. АВКА!.. Извините, я сегодня не в голосе…
«Опаньки! Шекспир!» – подумал Иван Петровитч и приготовился к самому страшному…
– Скажите чи-и-и-из! – предложила Ивану Петровитчу неугомонная Геката и потрясла для наглядности холщовой сумкой. – Сейчас отсюда вылетит птичка!
– Чи-и-и-из, – аки болван повторил Иван Петровитч и обеспечил себе путешествие на тот свет с веселым позитивом, как говорят профессиональные фотографы…
Геката, недолго порывшись в сумке, вытащила оттуда, как показалось Ивану Петровитчу, волосатый кочан капусты и сказала: «Ути-пути, какие мы сегодня замурзюканные!» После чего плюнула на кочан, протерла его рукавом и предъявила Ивану Петровитчу для опознания:
– А вот и птичка!
«Оленька!» – решил Иван Петровитч и почти не ошибся.
Это была голова Медузы-горгоны.
Иван Петровитч почувствовал, как у него отнимаются руки и ноги, и вспомнил про двести рублей, которые он пропил на прошлой неделе с сослуживцами. «Надо было отдать Оленьке…» – успел подумать Иван Петровитч и застыл в античной позе работы Мирона.
– Чего только не заваляется в дамской сумочке… – покачала Геката головой Медузы-горгоны, глядя на окаменевшего Ивана Петровитча.
– Он мраморный? – риторически справилась Медуза. – А почему в трусах?
– Римская копия, – пояснила Геката.
– Тогда – сойдет! – сказала Медуза и с глубоким удовлетворением икнула.
Геката продолжала держать Медузу за волосы, словно Давид голову Голиафа.
– Раньше, – задушевно сказала Геката, помахивая Медузой, – я думала, что икотка возникает от судорожного сокращения диафрагмы…
– У меня нет диафрагмы, – пробурчала Медуза и снова икнула.
– А мозги у тебя есть? – зловеще поинтересовалась Геката.
– В каком количестве? – осторожно осведомилась Медуза.
– В элементарном! – определила Геката…
И сунула ей в рожу пустой флакончик из-под французских духов. И разгрызенный тюбик губной помады… Медуза, конечно, понимала, что проштрафилась, но решила до конца играть в несознанку.
– А в чем дело, гражданин начальник?! – нахально запричитала Медуза. – Где отпечатки пальцев?!
– Как щас тресну башкой о стенку! – сказала Геката. – Будет отпечаток!
Медуза тактично промолчала. Потому что синяк под глазом напоминал ей о предыдущей размолвке.
– За каким чертом ты это делаешь?! – напирала Геката.
– Из вредности и алкоголизма, – призналась Медуза. – А бить инвалидов Троянской войны – стыдно.
– А жрать парфюмерные принадлежности?! – угрожающе спросила Геката, перебросила Медузу из левой руки в правую и приготовилась к толканию ядра.
– Я сумасшедшая! – на всякий случай предупредила Медуза.
– Сейчас поправишься! – сказала Геката и толкнула снаряд метров на пятнадцать…
Раздался звук битого стекла.
– Дьявол! – выругалась Геката. – Прямо в фару!
В сопровождении собак она направилась к месту падения «метеорита», чтобы оценить степень нанесенного ущерба…
– Одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать… – считала шаги Геката ради спортивного интереса.
Медуза лежала рядом с невесть откуда взявшимся здесь мотоциклом, растрепанная, и туманно улыбалась…
– Галогенка? – поинтересовалась Медуза, имея в виду кокнутую фару. – Надо было парковаться на стоянке для служебных машин, а не лезть в Эрмитаж со своим самоваром…
– Пятнадцать, шестнадцать! – закончила считать Геката. – Новый олимпийский рекорд. А в следующий раз буду душить полиэтиленовым пакетом.
– Тоже мне – Аль Капоне! – усмехнулась Медуза, но от дальнейшей дискуссии воздержалась.
Геката вытащила мотоцикл на середину зала и принялась над ним колдовать… «Фары есть?.. Фар – нету! Фары есть?.. Фар – нету! Фары есть?.. Фар – нету!» Минут через десять подобной парапсихологии, телекинеза и сильных выражений из обихода авторемонтных мастерских Гекате все-таки удалось заменить фару на своем мотоцикле.
– Проще было бы летать на помеле, – съязвила Медуза. – Но мы же девушки современные… «Пупой» красимся…
Геката не стала спорить, поскольку «пупой» Медуза называла всю косметику, а не товар определенной фирмы.
– Domus propria, domus optima! – сказала Геката. – Что в переводе с латыни означает… Слушать дуру – себе дороже!
Из шеренги античных бюстов Геката выбрала третий с краю и принялась кантовать его к мотоциклу.
– Когда-то я значилась в первых красавицах, – продолжала трепаться Медуза, глядя в потолок. – И вот как все обернулось… Ни ума, ни тела…
Геката поднатужилась и водрузила античный бюст на багажник, после чего стала крепить его веревками.
– А главное, мыслей добропорядочных нету, – не унималась Медуза. – О чем мечтает романтически настроенная женщина? Выйти замуж, родить ребенка и вышивать крестиком. А мне мерещится сцена на балконе… Когда Ромео ползет к Джульетте, забирается по стене на третий этаж, цепляется за балюстраду, а ты ему – по пальцам, по пальцам, по пальцам!
Геката закончила возиться с веревками и, придерживая мотоцикл, чтобы тот не завалился набок, сказала собакам:
– Несите сюда эту романтически настроенную кочерыжку… Пора ехать…
Как следовало из милицейского протокола, в ноль часов тридцать восемь минут по санкт-петербургскому времени на территории объекта «Государственный Эрмитаж» произошло следующее… По коридору со стороны отдела античной культуры на пост военизированной охраны выехал мотоциклист, который при беглом осмотре оказался дамой в странной шляпке. Словесного портрета шляпки никто из сотрудников охраны составить не смог… Перебивая друг друга, сотрудники описывали сей головной убор следующим образом: «Пипетка!», «Ливретка!» и «Планшетка!». Внешность дамы на всех свидетелей произвела такое же тройственное впечатление: блондинка, брюнетка и рыженькая. Нос: греческий, римский, вздернутый. Глаза: карие, голубые, миндалевидные… И так далее, и тому подобное, et cetera… Мужчины-свидетели не сомневались, что дама на мотоцикле была без юбки. А единственная женщина-эксперт утверждала, что в юбке, но раку по сраку и воробью по колено…
Даму сопровождали две собаки неизвестной породы и без намордников. Ее мотоцикл фирмы «Harley Davidson», судя по номеру, был зарегистрирован в штате Огайо, отчего начальник караула отдал честь, думая, что приехала супруга президента Соединенных Штатов. Но, медленно соображая и быстро бегая, начальник караула заинтересовался – почему сам господин президент привязан веревками к багажнику мотоцикла. Сопоставляя эти факты с неожиданным визитом, начальник караула сделал два вывода. Первый: что Билла Клинтона похитила Моника Левински. Второй: что Билл Клинтон не сможет больше играть на саксофоне, потому что – не дышит. «Хенде хох, госпожа Левински! – выразился начальник караула. – Расставьте ноги на ширину плеч и храните молчание!» После чего он так и не смог объяснить, почему думал и поступал подобным образом. Даже на солидной психиатрической комиссии… «Ох уж эта Моника! Ох уж эта Левински! – на разные лады повторял начальник караула. – Теперь я понимаю Билла! Ох, по-ни-ма-ю!» И охотно рассказывал докторам, как Моника Левински на своем мотоцикле высадила оконное стекло, что на Дворцовую набережную, и унеслась по проезжей части вместе с собаками…