Но в данном случае ядовитая пуля, которую отлил Андрей Степановитч, отрикошетила и угодила ему же в голову. То есть… Андрей Степановитч неожиданно для себя поднялся с диванчика и направился к платяному шкафу, в котором до революции висел мундир действительного статского советника, а после – свирепствовали моль и продразверстка.
– Избушка-избушка, – пробормотал Андрей Степановитч, – повернись к лесу задом, а ко мне передом!
Что никак не говорило о его сексуальной ориентации. А только о том, что профессор Радзивилл неумышленно сбрендил. Однако шкаф сошел с ума еще раньше, после истории с дворником и балериной. Которые с двадцать четвертого года наслаждались друг другом за его дверцами. Поэтому на любезные слова Андрея Степановитча шкаф ответил пространной цитатой из Экклесиаста, где особо подчеркивалось, что «всему есть свое время! Время рвать и время метать! Время смеяться и получать по лбу! Время поворачиваться задом и время передом. И сейчас – не время…»
– Ах ты мерзкое стекло!.. – воскликнул Андрей Степановитч, угрожая расколотить непокорному шкафу зеркальное оформление. И если раньше Андрей Степановитч отражался там неказисто, то теперь выглядел как английский фабрикант начала двадцатого века – в цилиндре и с тросточкой.
– Извините, барин! Сразу не признали! – расшаркался шкаф. – Добро пожаловать в родные пенделя!
И распахнул настежь дверцы…
Насвистывая канкан, профессор забрался в платяной шкаф.
– Пардон, сударыня! – молвил Андрей Степановитч. – Я несколько отдавил вам пуанты…
– И метлу мне помяли! – заявил дворник, а балерина только улыбнулась Андрею Степановитчу в тесном помещении. Дверцы закрылись, шкаф окончательно тронулся…
– Что дают? – осведомился Андрей Степановитч у балерины.
– У нас два репертуара, – вмешался дворник. – Или «Лебединое озеро», или по морде!..
И высморкался на пол…
– Вы слышали, что с пятнадцатого июня и по первое сентября отключат горячую воду? – спросила балерина.
– Вонючая профилактика! – посетовал Андрей Степановитч.
– Я, граждане, в стиральной машине моюсь! – доверительно сообщил дворник.
– Как это? – удивился балерина.
– Обыкновенно, – ухмыльнулся дворник. – Ставлю на шерсть в режиме кипячения. А как вода нагреется – сливаю в корыто!
– И как шерсть? – поинтересовался Андрей Степановитч. – Не свалялась?
– Блестит! – похвастался дворник и основательно похлопал себя по груди.
– Не приведи господи! – ужаснулась балерина. – А разве трудно купить водогрей?!
Дворник звучно почесался, поскребся и покряхтел.
– Водогрей предназначен для балерин и вшивой интеллигенции, – пояснил дворник. – А нам достаточно – в унитаз попадать…
– Хам! – оскорбилась балерина. – Как можно про унитаз при даме?!
– Ну так давайте споем Девятую симфонию Бетховена! – предложил дворник.
Андрей Степановитч интеллигентно воздержался, а дворник загорланил «Оду к радости»:
– Помогите! – воскликнула балерина. – Я тут с двадцать четвертого года езжу! – Но тем не менее поддержала:
Последнюю музыкальную фразу дворник и балерина повторили трижды, словно заезженная пластинка:
– Пусть покинет, пусть покинет, пусть покинет – наш Союз!!!
И если Андрей Степановитч прежде не помышлял об эмиграции, то теперь вынужден был призадуматься.
– Я, вероятно, воспользуюсь вашим предложением, – прогундявил профессор, раскланялся с балериной, вышел из шкафа…
И не узнал своего кабинета.
Исчезла репродукция «Гумно» с картины Венецианова Алексея Гавриловитча. Зато появилось изображение «Лев Николаевитч Толстой на воркутинской пашне». Чуть поодаль расположилась доска объявлений «Их бин разыскивает Дзержинский», где фотороботы отчаянно напоминали Александра Сергеевитча с няней, няню с кружкой и Александра Филипповитча, по фамилии Македонский, верхом на Фру-Фру.
– Присаживайтесь, Андрей Степановитч, – очень вежливо сказала красотка.
Теперь она выглядела как выглядела. С короткой стрижкой и в офицерском мундире – на голое тело. То есть от лацкана до лацкана рассматривать красотку было интереснее, чем от уха до уха.
– Куда уставился, гадина-сволочь?! – цыкнула красотка на Андрея Степановитча. – В глаза смотреть, в глаза!!!
От резкого окрика профессор вздрогнул и стал таращиться, как положено, рискуя надорвать себе зрительные нервы.
– Вы обвиняетесь в распространении заведомо ложных сведений, – сообщила красотка профессору Радзивиллу. – Статья пятьдесят восьмая, часть прим! Антиантичная пропаганда!
– Какая-какая? – переспросил ошалевший Андрей Степановитч и осторожно присел на краешек стула как подмоченный.
– Такая-такая! – передразнила профессора красотка и снова заорала: – Встать, гадина-сволочь, когда с тобою старший по званию разговаривает!!!
Перепуганный профессор вскочил со стула и вытянулся во фрунт, хотя никогда не служил и тем более – не привлекался.
– Это, между прочим, от восьми до пятнадцати, – пояснила красотка содержание «антиантичной» статьи. – Садитесь, пожалуйста.
Андрей Степановитч покосился на доску объявлений, где «их бин Дзержинский» уже разыскивал профессора Радзивилла.
– Присаживайтесь, – повторила красотка. – Что вы болтаетесь, как спектральный анализ?..
– Какой-какой? – не понял Андрей Степановитч, как будто у него заело.
– Вот заладил! – вздохнула красотка, а профессор на всякий случай присел – и таким образом оседлал случай.
– Мы тут собрали вещественные доказательства, – продолжала красотка, – и готовы приобщить их к делу… А еще раз переспросишь, гадина-сволочь, «какие-какие вещественные доказательства» – получишь по морде! Это понятно?!
– Так точно! – прогавкал Андрей Степановитч и опять подскочил как урод тряпочный.
Красотка вытащила из пачки оба тома профессорских «Аналогий» и для начала – поплевала на пальцы.
– Покурить-оправиться не желаете? – спросила она. – До обвинительного приговора?
– Никак нет! – отвечал профессор, хотя многие на его месте воспользовались бы этим предложением: покурить, оправиться, откупорить шампанского бутылку, перечитать «Женитьбу Фигаро»…
– Одобряю! – сказала красотка. – К чему тянуть время?.. – И моментально огласила решение суда: – Расстрелять Радзивилла Андрея Степановитча! Как личность, несовместимую с протоколом!
– За что, люди добрые?! – развопился профессор. – У меня научная статья! От восьми до пятнадцати!
– Ага, – сказала красотка. – Значит, все-таки желаете оправиться?
И, снова поплевав на пальцы, пролистнула первый том «Аналогий» до нужного места.
– Страница семьдесят пятая! – сообщила она. – Здесь у вас странное мнение о богине Гекате. И вообще – о загробной жизни.
Андрей Спепановитч стал припоминать античные источники, где богиня Геката представлялась трехликой и слыла покровительницей всякой нечисти и колдовства. К несчастью, он сравнивал ее с Бабой-Ягой из русского народного эпоса…
– А какое это к вам имеет отношение?! – попробовал выкрутиться Андрей Степановитч.
Но красотка посмотрела на профессора столь выразительно, что Андрей Степановитч возблагодарил Господа, что не полез в научные дебри и не стал уточнять – сколько Бабе лет относительно прототипа.
– Я Геката Триодитис, богиня перекрестков, матюжница и приколист, – представилась красотка. – Скитаюсь в сопровождении собак и призраков. Правда, в последнее время предпочитаю «Harley Davidson», потому что на собаках далеко не уедешь… А вы пишете о каком-то «Видении святой Феодоры» и яйцах Кощея Бессмертного… Но главное, позвольте заметить, моими атрибутами считаются факел, бич и змея – а не кокошник…
«А у меня – композитор Глюк!» – подумал Андрей Степановитч и радостно заулыбался. Потому что ощутил необычайную легкость, как будто его накачали гелием.