— Не надо, — сказал у нее за спиной незнакомый голос.
— Лонни…
Полумрак сгустился в человеческую фигуру. Мона приготовилась удариться в бега, но призрак сделал еще один шаг, и она узнала хозяина дома.
Ввалившиеся щеки доктора Билака покрывала давно небритая щетина. Волосы прилипли к мокрому лбу.
— Я пришла сказать тебе…
Он не реагирует. Стоит, пошатываясь, как слишком рано вставший с постели больной.
— … доктор Льютон мертв.
Никакой реакции, если не считать странных движений губами, как будто он пытается то ли что-то беззвучно сказать, то ли сглотнуть липкий ком в горле.
— Ты слышал, что я сказала?
Билак все-таки предпринимает попытку вырваться из паутины дурмана.
— Доктор Льютон мертв, — послушно повторяет он вслед за Моной.
— Прошу тебя, — наседает девушка, — поговори со мной, а то ты начинаешь меня пугать.
— Я тебе говорил, чтобы ты не приходила сюда, — злость приносит обманную победу, но невидимый паук плотно соткал свою сеть.
— Почему? — Мона делает шаг вперед. Билак молчит, пошатываясь и не глядя на гостью.
— Что с тобой такое?
Билак молчит. Он опять пытается что-то сказать, но лишь сглатывает рвоту. Он даже не потный — мокрый с головы до ног, будто на него выплеснули ведро воды.
— С тех пор, как ты вернулся из Эквадора, ты ведешь себя, как будто… будто… — с речью у Моны тоже все хорошо, только ее противник — слезы. — … будто ты чужой! Как будто ты — это не ты.
Билак спокоен, как мертвец.
— Кровь должна остановиться, — изрекает он равнодушно. Ему плохо, ему хочется лечь, забиться в самый дальний уголок кровати, натянув на голову одеяло, чтобы отгородиться от назойливой глупой девчонки и от второго непрошеного гостя, не спускающего с него пустых глазниц. В углу кто-то невнятно бормочет и ворочается. Оттуда явственно тянет запахом гнили.
— Ты что-то знаешь про все это?
Мона не сдается. Ей приспичило прорвать его оборону, и значит, она будет долбить и долбить без устали.
Билак вновь несколько раз открывает и закрывает рот. Потом:
— Ты все равно не поймешь.
— Ну так помоги мне понять!
Она делает еще один шаг вперед и замечает на столе плошку с желтовато-зеленой вязкой жидкостью, пахнущей травой и напоминающей кисель.
— Мне-то ты можешь рассказать…
Но растерянный взгляд выдает ее. Кажется, ей не настолько хочется знать подробности, как она думала раньше.
— Ты же знаешь меня.
Доктор Билак упорно смотрит в сторону. Точнее, он смотрит на плошку. Как будто в комнате есть кто-то еще, кто не может видеть, но слышит каждое слово. Мона тоже бросает на плошку испуганный взгляд.
— Что это?
И получает почти с вызовом:
— Лоза духов.
— Йахе? — с ужасом выдыхает Мона. — Ты пьешь йахе? Эту гадость?
Не так уж слаб оказался Алонсо Билак, сумел все-таки отобрать у Моны плошку, которой она собиралась запустить в камин. Моне очень хочется плакать.
— Лонни, ты больной…
Того, кто обернулся на ее голос, она не узнает. Словно кто-то другой смотрит сейчас на нее — равнодушно, спокойно.
— Тебе нужна помощь… Незнакомец делает к ней шаг. Мона пятится.
— Неужели ты не понимаешь, что происходит? — из последних сил лепечет она. — Неужели ты не понимаешь, что ты с собой творишь?
Ее обрывают коротким повелительным жестом. Голос застревает в гортани, язык немеет и не поворачивается.
— Иди, — приказывает стоящий перед ней незнакомец.
Мона продышалась:
— Дай мне помочь тебе…
Но в ответ — почти звериный вопль:
— Говорю тебе: убирайся!
* * *
— Что это за чертовщина? — упорствовал в своем желании узнать Молдер.
Скалли взяла полотенце и вытерла кровь с рук. Что-то на эту тему было у Шекспира…
— Тонкий кишечник человека, — невозмутимо отрапортовала она. — Чуть больше метра подвздошной кишки и еще сантиметров сорок тонкой.
— И можно с уверенностью считать, что это — Льготой?
— Точно известно, что он ел перед смертью, — Скалли поворошила пинцетом неприятного вида комочки в кювете. — Кукурузный хлеб. И, похоже, весь день он грыз семечки.
— Хороший был вкус у человека, — двусмысленно одобрил Молдер.
Скалли покусала губу в задумчивости. Признаваться, что очки пока набирает версия Молдера, очень не хотелось.
— Пока непонятно, как расчленили тело. Ножом его не резали, нет следов, — честность перевесила. — Больше всего похоже на то, что внутренности вырвали или вытащили через разрыв в теле.
— Так вытащили? — уточнил Молдер. — Или вырвали?
— Точнее сказать не могу. После смерти его здорово погрызли.
— Кто именно?
— Не знаю. Судя по следам зубов, небольшое животное. Вероятнее всего, крыса.
— И не одна, — с отвращением сообщил Молдер.
В кармане пальто затрезвонил мобильник. Скалли пошла отвечать, на ходу сдирая перчатки, и предоставив Молдеру любоваться месивом на прозекторском столе. Чем он и занимался, пока проскользнувшее в разговоре имя не заставило его насторожить уши.
— Помедленнее, Мона, — попросила Скалли в трубку.
Малышка-археолог так волновалась, что ее звенящий голос был слышен даже наклонившемуся к Скалли Молдеру:
— Я была у доктора Билака… Он меня так напугал. Я даже решила, что он вот-вот на меня бросится…
— Что случилось, Мона?
— Он болен… Он не сознает, что делает…
— Где он сейчас, Мона?
— У себя дома… Я оставила его там и вернулась в музей. Но мне кажется, что здесь кто-то есть, кто-то наблюдает за мной.
Слышно было, как рядом с ней залаяла собака. Ну хоть какая-то охрана, подумала Скалли.
— Никуда не уходи, — приказала она. — Не сходи с места. Я пришлю к тебе агента Молдера, он о тебе позаботится.
* * *
— Гам-гам! Гам-гам-гам!!! — Конфет опять требовал внимания.
Мона положила трубку и огляделась. Тихо и темно. А что еще она, собственно, ожидала от закрытого на ночь музея? Но в прошлую ночь тоже было тихо и темно… Хорошо им говорить: не уходите со своего места… Чтобы не трястись от страха, сидя без дела на одном месте, Мона подтащила к столу ящик с раскопок. От мелкой противной дрожи работа, конечно, не избавит, но все-таки…
Из проема на нее пялился череп. Это всего лишь старые кости, сказала себе Мона. Ты насмотрелась фильмов про Индиану Джонса. Все, что мы тут плели раньше. — романтический бред археологов-иервокурс-ников. Верилось с трудом.
Утробно и глухо заворчал пес.
Мона оглянулась:
— В чем дело, Конфет?
Пес еще раз приглушенно гавкнул. Но смотрел он не на глиняный горшок с костями, как почему-то ожидала Мона, а в сторону коридора.
Там работает только дежурное освещение, и тут же возникает мысль сбегать за фонариком. Вторая и более здравая мысль — сбегать за охранником — тонет в волне страха. Странный шум доносится со стороны туалетов.
Пес дошел до середины коридорного закоулка, прижал уши и отказался идти дальше. Он застыл, точно каменный, не обращая внимания на увещевания хозяйки.
«Трус, — сказала ему Мона. — Ты трус». Конфет жалобно посмотрел на нее, но не сдвинулся с места.
Мона вытерла пот со лба и оглянулась в поисках какой-нибудь палки.
Звук, действительно, доносился из туалетной комнаты — как будто тряслись крышки унитазов. Словно кто-то хотел выбраться наружу из канализации. Странно, подумала девушка. Это не самый удобный способ… Она осторожно заглянула в одну из кабинок. Опущенная крышка на стульчаке и в самом деле подпрыгивала. Это было так ненормально и страшно, что Мона — как в бредовом сне — нагнулась и подняла крышку.