Но я не был готов.
Стоило придумать план, а не выбираться из машины и идти к дому, держа Перри за руку, поддерживая ее. Я хотел, чтобы ее родители, Макс, копы видели, что я не похищал ее, она пошла по своей воле. Я эгоистично хотел показать себя им. Ткнуть им в глаза. Типа, смотрите, кого ваша дочь выбрала, ха — ха — ха.
Ага, я такой. Стоило уже понять.
Но я не был готов к реальности. Зная Макса и наши дурацкие отношения, я все еще не думал, что он так легко подставит меня. Или ее. Он должен был заботиться о ней. Черт возьми, он же совал свой… нет, даже думать не хочу. Стошнит.
Когда отец Перри бросился на меня с ревом, я не ожидал такого. Заслужил ли я удар? Да. Точно да. После того, как я поступил с Перри, после, вы знаете,… я заслуживал это. Я заслуживал тысячу ударов, и в других обстоятельствах я бы с радостью выдержал шквал итальянских костяшек. Но дело было не в том. Они думали, что я забрал их дочь, выкрал ночью, чтобы делать с ней страшное. Я бы поиграл с ней в идеале, и ей бы понравилось. Но в этот раз я спасал Перри. Никому не было дела.
Глупый я решил, что можно поговорить с полицией, словно это были разумные люди. Рассказать, что все это недоразумение, чтобы мы посмеялись над этим. Я не ожидал, что они набросятся на меня так, словно я убил мэра Портлэнда.
Щелк. Щелк. И холодные наручники на запястьях.
Меня еще не арестовывали, но я думал, что мне хотя бы скажут пройти с ними или заменят эти наручники пластиковыми. Я не был угрозой для общества. Но мои руки завели грубо за спину, сковали, и коп зачитал мои права.
Часть меня хотела смеяться от бреда, я хотел сказать им заткнуться, я достаточно раз смотрел «Закон и порядок», чтобы знать свои права. Но юмор покинул меня. Я ощущал беспомощность, когда появился Максимус и сковал Перри своими дурацкими руками.
Время замедлилось, и мы беззвучно общались. Перри и Макс смотрели на меня, а я разрывался между желанием понять, что хочет Макс, и дать Перри понять, что с ней все будет в порядке.
Проблема была в том, что я был в наручниках, и меня толкали в машину. Я не знал, буду ли я в порядке, как я мог быть уверен в ней? Я нарушил данное себе обещание, что я сделаю все, чтобы защитить ее. Словно у меня были силы, словно я был героем. Я лишь вышел из машины, а меня уже ударили и арестовали.
Макс не сводил с меня пронзительный взгляд, он склонился к Перри и прошептал ей на ухо:
— Не борись с этим, Перри. Слушайся меня. Я не позволю им забрать тебя, но тебе нужно успокоиться, — моя кровь кипела, лицо пылало. Он снова пытался занять мое место. СНОВА! Рыжий гад говорил Перри, моей Перри, успокоиться, пока она боролась в его объятиях.
Перри не слушала, ее мысли обрушились на меня. Она переживала за меня сильнее, чем за себя. Из ее глаз лились слезы, в них пылал гнев, отзывающийся во мне.
Я буду в порядке. Я старался передать ей слова взглядом. Я не знал, поняла она или нет, потому что проблема стала не во мне.
Высокий мужчина, склонив голову, в костюме, похожий на ребенка в вещах на вырост, вышел из дома и спокойно пошел к Перри и Максу. Доктор Фрибоди, что ли, врач Перри. Я не встречал его, но видел достаточно психиатров, чтобы узнать его сразу. Это был враг, и он пришел за ней.
Я кричал, наверное, пытался попасть к ней, но копы удерживали меня.
Пока что.
Они толкнули меня в машину на заднее сидение. Я завопил, извиваясь, борясь, и увидел, как тень врача упала на Перри. Мое сердце тоже оказалось в тени, словно в жизни произошло затмение.
Я потерял ее раз. Я не мог потерять ее снова.
Я боролся на сидении, машина поехала от дома по улице. Я кричал, вопил, копы угрожали мне тем, что я не понимал. Я уже не понимал английский. Я слышал и отвечал только гневу.
А гнев делал глупым.
Я знал, что сбежать из полицейской машины было почти невозможно. Я знал, что, если попытаюсь выбить окно, это не выйдет со скованными руками. Нога могла застрять в стекле, если не повезет. И что потом? Как — то вылезти из окна, пока машина едет 20 миль в час.
Я знал все это. А гнев — нет. Гнев бурлил во мне, я хотел вернуться к Перри, пока мог, и это возвысило меня на другой уровень. Короче, я обезумел.
Дальше все было размыто.
С ревом мысленным и не только, я отклонился и выбросил ноги вперед. Ботинки ударили по стеклу и разбили его вспышкой света, осколки снегом заполнили машину.