— А Акимов?
— Акимов из его первой лаборатории. Отца из этой лаборатории ушли, но с дядей Славой они потом всю жизнь общались. Не мое дело, но даже мне не нравилось, что он там понаписал. Акимов мог обидеться, он и обижался. Какая-то нездоровая откровенность, «я уже помер и мне плевать на ваши тайны», такой тон. Нет, и страшно за него было, но еще и неприятно, когда из человека все секреты лезут, словно из дырявого мешка…
Вадим замолчал, видимо, проведя в уме кое-какие параллели и смутившись.
— Ты это рассказал полицейским?
— Не рассказал. Я тогда плохо соображал. О чем спросят, о том и говорю. Он спросил, не враждовал ли с кем-то отец, я сказал — нет. Спросил, с кем общался, — тут я дядю Славу назвал. Думаешь, надо было сказать?
— Возможно. Но ведь они оставили контакты для связи, как раз на случай, если кто-то что-то вспомнит… А кстати, где живет этот Акимов? Он москвич, петербуржец?
— Москвич. Да фактически он тут живет, в академическом поселке на шестой линии. Еще будешь?
— Нет-нет, спасибо, теперь точно всё.
Сергей не чувствовал себя пьяным, только деревянные ступеньки почему-то оказывались не совсем там, где он их видел — то выше, то ниже. Сбились настройки оптической системы, все из-за этих мозговых волн, которыми полон дом. Хотя нет, все же выключено, наверное. Иди, Островски, иди, не греши на хайтек, ты отлично знаешь, что тебе сбило настройки…
Собираясь на родину предков, алкодетоксом он запасся всерьез, и оставалось еще достаточно. Две капсулы произвели сильнейшее впечатление на отравленный организм. Кровь прилила к лицу, стены и окна плавно поехали по кругу, раз за разом рывками возвращаясь обратно — и от этих рывков особенно тошнило. Но когда часы на экране вифона отсчитали минуту, все прошло, как не было.
Он умылся холодной водой, расчесал волосы и завязал их в хвост. Предстояла еще одна прогулка.
Солнце уже скрывалось за крышами домов, когда Сергей направился к дому Акимова.
…Что же, логично. Никто дядю Пашу не выводит со двора, ему звонит друг, и он сам подходит к калитке. Там его хватают за локоть и выдергивают из поля. Сигнализация уже отключена, об этом позаботился кто-то в доме. И тогда первая подозреваемая — Нина Георгиевна, потому что ее рассказ о следах двух человек — ложь.
Дом на шестой линии был окружен глухим забором. Сергей влез на сугроб — он скрипел и подавался под ногами, снег лез в башмаки, зато удалось заглянуть во двор.
Дорожку здесь не чистили, утренний снег лежал нетронутым, никаких следов нигде не видно. В доме должно быть темновато — окна почти полностью закрывали высокие заснеженные кусты, — однако света никто не зажигал, и старомодная кирпичная труба не дымилась. Хотя печь, кажется, топят по утрам?..
— Молодой человек, вам кого?
Сергей обернулся. За спиной у него остановился маленький, как кабинка велорикши, двухместный ховеркрафт, баклажанного цвета, с обширным багажником. Рифленая «юбка» раздута воздушным потоком, над крышей тихонько гудит ярко-алое марево — верхний винт мощный, хоть через заборы с таким прыгай. Дверца, украшенная логотипом супермаркета, приоткрыта, из нее выглядывает старичок в вязаной шапке.
— Мне Акимова, — Сергей спрыгнул с сугроба и обозначил поклон. — Извините, вы не знаете…
— Так он уехал, — с готовностью сообщил дед. — Ему позвонили соседи из Москвы, он протек на них (по крайней мере, так Сергею послышалось). Сегодня утром уехал, попросил меня, чтоб я отменил его заказ.
— Вы в супермаркете работаете?
— На доставке, вот попросили. Там сын моего приятеля топ-менеджер, что же не помочь хорошим людям.
— А разве у них не автоматы на доставке?
— Куда могут проехать автоматы, — наставительно сказал старик, — туда доставляют автоматы. А куда не могут, туда я. У них бортовой компьютер слабенький, где им понять, что третью линию не чистят, а на пятой линии канава с лета не закопана. У них и алгоритма такого нет — «канава». Ничего, платят нормально. Мне-то пенсии хватает, а вот Лешке, внуку, подкинуть на карманные расходы — мать говорит, я его балую, ну и пусть говорит. Когда человеку четырнадцать, он себе за деньги купит радость, а потом уже не будет радости, будет средство выживания, вот и все…
…Пожилой курьер, скучающий в безлюдном по зимнему времени поселке. Заезжает на участки, куда не проехать автоматам, мимо остальных ездит каждый день…
— А Вячеслав Никитич не сказал, когда вернется?
— Не сказал, да кто ж это знает, если соседей залило, мало ли… Простите, а вы ему кто?
— А я племянник Зарубиных, сын сестры Ольги Ильиничны. Сергей.
— Николай Петрович, — водитель стащил зимнюю перчатку, пожал протянутую руку. — Что там у вас, случилось что-то? — полицию я видел утром…
— Залезть к нам пытались, — ответил Сергей.
— Что вы говорите?!
— Угу. Главное, у дяди вчера был день рождения, посидели, потом спали, конечно, крепко. А меня вчера не было, я сегодня приехал…
Сергей импровизировал в меру загадочную, в меру безобидную историю попытки проникновения в частное владение, Николай Петрович слушал с живым сочувствием. Слово за слово, выяснилось, что он едет обратно в супермаркет, а Сергею тоже туда надо, и он уселся рядом с водителем. В салоне было тепло, под зеркальцем заднего вида, согласно традициям, висели маленькая икона, ароматизатор и пляшущая фигурка из деревянных шариков на веревочках.
— А вы с Павлом Георгиевичем знакомы?
— С вот такого возраста, — дед усмехнулся и показал ладонью где-то под приборной доской. — Ну как знакомы, не близко, я его постарше лет на десять. И потом он стал большим ученым, лауреатом, а мы-то просто технари, и я, и отец был технарь. Но живем ведь на глазах друг у друга, поселок маленький — можно считать, что знакомы.
— Дядя и зимой тут живет, правда?
— И зимой. Я им продукты вожу. Сын, Вадька, у него хороший, вежливый, всегда первый здоровается, дядей Колей меня зовет. Когда он заказывает, всегда ставит точку на «доставку с курьером» — я ж понимаю, по доброте, курьер здесь только я, хочет дать заработать. Вы Вадьку знаете?
— Да, он сейчас тут.
— Хороший парень. К отцу часто приезжает. Я так считаю, старики не должны молодым навязываться. Надо быть самодостаточным человеком, тогда дети сами к тебе потянутся. Вот, например, Лешка, внук мой…
Сергей слушал Николая Петровича, кивал и соглашался, а когда это стало приличным, задал следующий вопрос:
— Но я так понял, дядюшка тут не скучает, он работает. У него все время сидит этот Эдуард… забыл, как там дальше.
— Да как-то не по-русски там дальше, — охотно подсказал дед. — Но я считаю, не в этом дело, кто русский, кто нет. Я вообще к дагам или там к татарам хорошо отношусь, они давно в России живут, а что раньше было, то прошло. Главное, чтобы человек был хороший. Вот негры, которые южнее Сахары, — это поганый народ, с дерьмецом, прошу прощения. Ходят, работы ищут, а какой им работы? Я говорю, твой дед без штанов за антилопами бегал, папаша жил на пособие, и теперь тебе работу, чтобы ничего не делать, а только деньги получать?.. Ага!
— Эдуард, мне показалось, нормальный парень, — осторожно вставил слово Сергей.
— Я и говорю, что нормальный. Тоже ездит из Москвы к ним каждую неделю. Он из института, где Павел работал?
— По-моему, да, — сказал Сергей. — А он к Вячеславу Никитичу заходит?
Дед задумался.
— Не знаю, врать не буду. А они разве из одного института?
— Наверное, нет, это я перепутал.
— Вот Акимов к вашему дядюшке в гости ходит, — продолжал дед. — А тот к нему не ходит. Может, жена не пускает, хе-хе, боится, что выпьют лишнего, Слава холостой, за ним пригляда нет… Да, еще он на лыжах по утрам катается, и Павлову сестру с собой приглашает, Нину. Я их вижу по утрам — идут такие деловые, лыжи на плечах несут… А вон там живет Наташа, наш доктор, она тоже к Павлу ездит. Дай ей Бог здоровья, приглядывает за нами, выручает иной раз, особенно сейчас, зимой. Тут, знаете, пока из Вязем доктор доедет, тридцать раз помрешь. А у нее такая же машинка, как у меня, «яуза» четвертая. Сама водит, сама чинит. И что она здесь забыла, не понимаю. Ладно мы, старые пни, а когда молодая толковая женщина приехала из Москвы и круглый год тут сидит… Не знаете, в чем тут дело?