Э-э-э-э…. Похоже, прав я был, кончилась удача у Ильи Павловича. Жалко, хороший был дядька.
– А как же мне теперь тех двух девиц заполучить? – добавив растерянности в голос, спросил я у Валяева. – Ну, тех, которые стреляют с двух рук и пьют не закусывая.
– Они же никуда не делись, – немного удивился Валяев. – Если не при деле – присмотрят за тобой. Ты мне на другой вопрос ответь, мил друг, – с чего это ты Макса в известность ставишь о своей отлучке, а меня нет? Или я рожей не вышел?
Ишь куда вывернул. Но мой косяк, по факту. Валяев у нас раним и самолюбив, а я ему, выходит, на хвост наступил. Это я зря.
– Никит, ставить в известность человека, который и так знает все – это как минимум смешно, – осклабился я. – Без тебя ведь в «Радеоне» муха не пролетит, разве не так?
– Лесть и подхалимаж, – удовлетворенно проурчал Валяев. – Беспринципный и скользкий ты тип, Харитон Никифоров. За то и люблю.
Он ткнул меня кулаком в живот и дружелюбно посоветовал:
– В разговоре с Максом не упоминай всю эту хрень про «мои люди» и все такое. Дави на то, что есть такие вещи как «субординация» и «надлежащий порядок». Он такое любит.
– Спасибо, – кивнул я. – Усвоил.
– Ну и молодец. – Валяев повернулся к толстому и тонкому. – Так, болезные, что встали? Все уже сделано?
– Так это, – немедленно ответил толстый. – Вроде как.
– А воду минеральную заказали? – Валяев упер руки в боки. – Если на столе будут стоять водка с коньяком, то с утра все здание будет страдать сушняком. О! Стихи сочинил!
– Заказали, – подключился к разговору тонкий. – «Боржом».
– Разумный выбор, – вставил свое слово я. – Поутру, да еще первого января, только его и пить.
– Почему так? – удивился Валяев. – А чем другая минералка хуже?
– Все просто, – пояснил ему я, мерзко ухмыляясь. – Вода «Боржом», попьем – поржём. С похмура – самое оно.
– Да иди ты, – отмахнулся от меня Валяев. – Юморист хренов.
И я пошел, но недалеко. Буквально до ресепшн.
– Добрый день, – на меня смотрели два зеленых глаза, лучащихся лукавством, рыжий завиток кудряшки выбился на лоб из-под белого меха, оторачивающего голубенькую шапочку Снегурочки. Давление скакнуло – а я ведь почти уже забыл, как на меня действует Дарья. Как она вообще это делает?
– Привет, – хрипловато выдавил из себя я. – С наступающим!
– И вас, – кончик розового язычка облизал губы. – Давно не виделись.
– Давно, – признал я. – То меня не было, то вас.
– А вы меня высматривали? Специально? – Дарья прижала ладони к щекам. – Ой, как прия-я-ятно.
Я стоял, как столб, опасаясь что-либо говорить. Сдается мне, что здесь каждое мое слово могло быть обращено против меня.
– Дарья, – единственная из девушек, на которой не было шапочки, надо думать, старшая смены, строго взглянула на рыжую бесовку. – Остановись, пока не поздно.
– А что такого я говорю или делаю? – возмутилась Даша. – Просто беседую с симпатичным мужчиной. Между прочим – моим же знакомым. Хорошим.
– Ну, по факту она права, – заметил я ни с того ни с сего. – Мы же знакомы.
– Да ну их, – махнула Даша рукой на своих коллег. – Они за эту стерву польскую переживают. А по мне – хоть бы она совсем сгинула. Пойдемте, я вас до лифта провожу.
– Не пожалеешь о том, что сказала? – прищурилась начальница смены.
– Нет, – Дарья вышла из-за стойки и взяла меня под руку. – Не пожалею. Что думаю – то и говорю. Да и не дадут меня в обиду, правда?
Откуда-то сзади раздался смех Валяева, и даже вроде как аплодисменты.
– Ну их, – прижалась ко мне рыжая. – Все всего боятся, как бы чего не того не сказать, как бы чего не подумали. И при этом, через одну аборты вон от того делают.
– Валяев любвеобилен, – подтвердил я. – К тебе не приставал?
– Ко мне пристают только те, кто мне самой интересен, – негромко сказала Даша. – Так – и никак иначе. А ты будешь здесь в новогоднюю ночь?
– Ну да, – покивал я. – Не скажу, что сильно этому рад, но…
– Будет весело, – заверила меня Дарья. – Здесь всегда в эту ночь весело.
– А ты? – вырвалось у меня.
– А как бы ты хотел? – глаза девушки просто искрились весельем. – Чтобы была или чтобы нет?
– Дарья, не провоцируй ты меня, – взмолился я. – Тебе, наверное, нечистый ворожит!
– Дурак! – веселье в глазах сменилось испугом, щеку обожгло ударом. – Думай, что говоришь! Ой, извини меня! Это оно само!
– Да ладно, – я потер щеку, наливающуюся жаром – рука у красавицы была тяжелая. – Что я такого сказал-то?
– Глупость ты сказал, – почти прошептала Дарья. – Очень нехорошую и очень опасную. Вроде не видел никто.