— Да, да… — панторанин (или панторанка?) рассеянно покивал головой. — Я слышал ваше прибытие, — пояснил он. — Потому и поспешил сюда. Немного припоздал, но это потому, что я на своих двоих путешествую, не на спидере. Сейчас попробую объяснить моим друзьям, что они могут не бояться ваших друзей, — он усмехнулся и направился прямо к костру.
Через какое-то время и после достаточно бурного спора с какой-то женщиной (она, видимо, была здесь главной или просто самой уважаемой) панторанин развернулся в сторону Квай-Гона и помахал рукой — мол, иди сюда. Пара зелёных аборигенов тем временем аккуратно отвязывала Оби-Вана и Пери от столба. Стоило выяснить, как два малолетних дурня тут оказались, но были загадки и посложнее.
— Ваши детишки выбрали поразительно неудачное время, чтобы сюда явиться. Ну, или поразительно удачное — тут всё зависит от точки зрения. Сегодня у нас большой праздник.
— Почему они боятся детей? — этот вопрос волновал Квай-Гона куда больше любых туземных празднеств.
— О, они просто считают, что любой, кто не владеет Силой — противоестественная мерзость, сродни приблизительно живым мертвецам. Или ракгулям с Тариса, тут зависит от племени… но я им объяснил, что вы двое — живые, а мальчика-нежить держите под контролем. Да вы садитесь, садитесь. И этого тоже усаживайте: если он будет хорошо себя вести, мои друзья поверят, что он вам служит, а не вы ему, — снова усмехнулся панторанин.
Пери, хоть и выглядел как прибитый мешком, при этих словах покосился на панторанина исподлобья, но благоразумно промолчал. Оби-Ван, тоже не в самом лучшем виде, прошмыгнул к костру, уселся и с преувеличенным вниманием стал рассматривать собственные ноги. Квай-Гон отметил, что выдержка его падавана пока что пасует перед выдержкой Пери, потому что он и сам не решился бы предсказать, что было бы, назови кто-то «нежитью» самого Оби-Вана.
Сейчас, в безопасности, у ярко горевшего костра было видно, что племя совсем невелико. Собрались, сколько Квай-Гон понимал, все, кто мог хотя бы ходить, но и то аборигенов едва набралось чуть больше пятидесяти: мужчины, женщины, дети всех возрастов. Притихшие Оби-Ван и Пери переглядывались и ждали немедленных расспросов и неминуемой кары. Они пристыженно опустили головы, весь вид их так и кричал о глубоком раскаянии, или, по крайней мере, так они выглядели со стороны: потрепанные, несчастные и глубоко виноватые.
Один из местных — с татуированным лицом, похожий разом и на ребёнка, и на глубокого старца, одетый в красное с чёрным, — вышел вперёд, держа в ладони небольшую деревянную пиалу.
Он медленно шел по кругу, протягивая пиалу каждому сидящему вокруг костра, и каждый брал себе по кусочку… мяса, обычного вяленого мяса, которое подозрительно ясно выделялось, стоило закрыть глаза и призвать Силу. Но панторанин свой кусок съел без малейшего замешательства, пришлось последовать его примеру. Ничего так оказалось, даже вкусно.
Обойдя всех, татуированный достал последний кусочек, показал его, подняв повыше, нарочито медленно прожевал его и проглотил, после чего заговорил о чём-то строгим, многозначительным голосом. В речи постоянно повторялось «кооглык», и Квай-Гон всё терялся в догадках: если он правильно понял и «кооглык» значит «пушистый детёныш», о чём всё-таки была эта назидательная речь? Лучший вариант напрашивался сам собой: это был какой-то недавно съеденный ими вяленый зверек.
— Он рассказывает о жизни и подвигах добродетельной Кооглык, бабушки нынешнего вождя Арой, — панторанин кивнул в сторону женщины, с которой недавно спорил. — Она скончалась месяц назад, но подготовить всё для похорон получилось только сегодня, — шёпотом разъяснил он. — Спасибо, что поучаствовали в обряде: немногие из ва… наших готовы проявить подобную терпимость к чужим обычаям, да и мне теперь не потребуется лишний раз клясться, что вы не демоны.
«Кажется, я знаю, о чём я никогда не расскажу ни Оби-Вану, ни Пери», — мрачно подумал Квай-Гон.
С объектом трапезы он почти угадал. Эндоканнибализм, это надо же!
Тем временем татуированный запел, и, подчиняясь его голосу, в такт мелодии заколыхался огонь костра, поднимаясь выше и выше, превращаясь в фигуры фалнаутов, людей и причудливых химер — то ли местных зверей, то ли мифических чудовищ. Такое виртуозное владение Силой и такую красоту, Силой созданную, Квай-Гон видел только раз в жизни — когда попал на Чалакте на праздник Илох.
— Душа Кооглык теперь отправится в путь, — заметив вопросительный взгляд Квай-Гона, пояснил панторанин. — Она поднимется на небеса, где всех ждёт чёрная птица, праматерь всего живого, и сама станет птицей. Или, если пожелает, она вернётся сюда как новорожденное дитя или добрый лесной дух. Культ предков у фалнаутов очень силён, по сути, это их единственная религия, хотя они признают существование многих богов.
Наконец таутированный затих и пламя костра опало, а там и вовсе спряталось среди догорающих веток. Постепенно собравшиеся начали расходиться.
Вскоре у костра остались только панторанин, татуированный и Арой, вождь племени: детей туземки увели ложиться спать, да и остальные члены племени куда-то разбрелись. Стояла глубокая ночь, и пожалуй, стоило бы дождаться утра… но Квай-Гон чувствовал: это опять разум пытается заглушить сердце, а сердце настаивало: спешить нельзя, уходить нельзя, надо ждать. Тогда ему ответят.
Словно откликнувшись на его мысли, к нему подошла Арой.
— Анан-к-Лявыл сказал, что ты пришел задавать вопросы, — сказала она.
Если бы не те миссии на Рилоте, Квай-Гон бы её и не понял, так она искажала бейсик. «Вот и пример того, что любой опыт может пригодиться», — мысленно хмыкнул Квай-Гон. Панторанин, как назло, отошёл куда-то в сторону шатра и вступил в бурную беседу с татуированным.
— Откуда он знает? — уточнил Квай-Гон уже вслух.
— Анан-к-Лявыл — шаман, он видит и чувствует то, что другим не под силу. И он знает будущее, — просто ответила Арой.
Квай-Гон кивнул.
— Несколько месяцев назад недалеко отсюда начались странные нападения и на людей, и на фалнаутов. Я хотел спросить, знаете ли вы что-нибудь о том — или тех, — кто это делает?
Арой нахмурилась.
— Ты говоришь о наших безумных братьях?
— Да, мне сказали, что нападают фалнауты. Калечат, уродуют, убивают.
Она покивала:
— Да, да, знаю. Наши безумные братья из-за горы. Они все на одно лицо, у них всех здесь нет жизни, — она приложила руку к груди, будто показывая, где именно, по ее мнению, находится жизнь, — ничего, как в пустом глиняном горшке. Там, где должен быть огонь — у них лишь пепел. Слабые и ущербные, они пытаются ожить, поедая других. Но ведь жизнь — это не только тело, жизнь повсюду: в траве, в море, в небесных огнях, — она обвела рукой пространство вокруг себя. — Её нельзя получить извне, ты или рождаешься живым, или нет.
Странное было дело. Если ей верить, городские фалнауты тоже должны были быть помешанными маньяками, ведь они не были одарёнными, но как раз о городских ничего подобного никто не говорил. Нет, судя по всему, некоторая помешанность у них имелась, да и агрессии было хоть отбавляй, но…
— О какой горе ты говоришь?
Женщина рукой указала в сторону далёких гор.
— Там нежить, — пояснила она. — Наши воины ходили искать их, но нежить вся попряталась под землю, солнце она ненавидит. Так там и сидит, оттуда и посылает безумных братьев на поиски жизни.
— И как их можно найти? — уточнил Квай-Гон.
— Зачем искать беду и гибель? Но если хочешь — нежить живёт у подножия самой высокой скалы, Нэгны, иди к ней — и не заблудишься.
Прервал беседу шум двигателя и прорезавшие ночь лучи фар дальнего света. Из простых хижин фалнаутов донеслись крики, несколько человек выскочили с ножами, Арой тоже схватилась за длинный нож, висящий у нее на поясе, а Квай-Гон — на всякий случай — за меч. Стоило уже смириться: ни один его план не шел так, как ожидалось, и надо было просто наконец приучить себя готовиться заранее, причём ко всему.