Выбрать главу

Огонь возвращался против ураганного ветра, плескался на крышах и затухал, языки пламени опадали, дым продолжал носиться над городом, но он был уже неопасен. Не было слышно ни криков, ни стонов, лишь завывание ветра и треск сорванных окон и дверей.

— Кто это делает?

Квай-Гон не ответил, шагнул на улицу, выставив щит. Нет, панторанин подобное смог бы вряд ли. У него не хватило бы сил, он не смог бы удержать это пламя, если он вообще был еще жив. Ни один человек не был на это способен. Только фалнаут. Фалнаут, который всё знает заранее, который сравним по Силе с Йодой и по привычке прикидываться дурачком… с ним же.

Мэйдо не сознавала возможности отшельника Юргылина. И, конечно, Квай-Гон не мог сейчас все ей рассказать. Но ей уже это было не надо — она вскрикнула, вырвалась из-под защиты щита, побежала по улице…

С грохотом рухнула крыша губернаторской резиденции, подняв клубы пыли и горького дыма.

Мэйдо повисла на шее у панторанина, тот не ответил, но, конечно, был рад ее видеть. «Нашла время», — подумал Квай-Гон. На самом деле ему и самому хотелось то ли рассмеяться, то ли расплакаться.

Теперь спасены были не только они. Теперь спасён Оби-Ван.

— Вы справились, правда? И вовремя, как всегда, — услышал Квай-Гон голос Мэйдо. С этим синим занудой она могла быть непредсказуемо нежной.

— Это был Юргылин, — покачал головой Прия. — Я подвел вас, и если бы не он…

Квай-Гон быстро подошел к ним. На отшельников ему было плевать.

— Нам нужно в племя, — сказала Мэйдо. — Как можно скорее. Сутр что-то вколол этому мальчику. Я точно не знаю.

— А где он… вы его отпустили?

«Зря он задал этот вопрос…»

— Не я.

«Нет эмоций — есть покой…» Но Прия понимающе кивнул.

— Времени почти не осталось… — он шептал, но Квай-Гон понял, о чем он. — Испарина пахнет затхлой водой… — рассеянно сказал панторанин, положив руку на лоб Оби-Вана. — Так странно!

Сейчас нарочитое, не от мира сего поведение раздражало больше обычного. «На вопрос напрашивается. Мол, чего странного. Какое мне до этого дело?!»

— Мой ученик умрёт, если ему не помочь.

— В племени есть лекари.

— До племени надо ещё добраться. Но времени у нас нет. У нас нет спидера. Мы не долетим в ураган.

— Я всего лишь этнограф, я не рыцарь. Я слишком слаб, — в голосе у Прии проскользнула истеричная нотка, и Мэйдо коснулась его руки.

— Я напоминаю, Прия Шани: или мой падаван будет жив и здоров, или ты лично понесёшь ответственность за всё, происшедшее сегодня.

Как минимум это было бы даже заслуженно — но в первую очередь дело было в состоянии целителя. Крыша и так на одном гвозде, истерики эти, истории непонятные, а сейчас еще и едва держится на ногах… ему явно нужен был стимул.

— В конце концов, тебе не стоит опасаться казни — ограничатся принудительным лечением. Приходилось бывать на Спинтире?

Панторанин помотал головой. Оказалось, не про Спинтир, потому что он немедленно добавил тем же потусторонним тоном:

— Мне нужно согласие. Иначе нельзя.

— Что значит — согласие? Я же сказал! А законным опекуном являюсь…

— Его согласие. Нельзя навязывать исцеление. Это запрещено, это тёмная сторона.

— Да ты рехнулся! Он без сознания, он сейчас умрёт, ты что несёшь?!

Никогда ещё Квай-Гон не чувствовал тёмную сторону такой… близкой, понятной. Естественной.

— Мне всё равно, — произнёс он, сам пугаясь своих слов. — Хоть тёмной, хоть светлой, хоть какой стороной, хоть самим кореллианским дьяволом — но мой ученик должен быть жив и здоров, или ты отправишься на Спинтир булькать там консервантом остаток вечности, да орать от ненависти к себе и своим ошибкам.

— Заткнитесь, или будете булькать рядом!

Квай-Гон ощутил облегчение. Развеялся странный морок, как тогда, в Красной Горе. Стоило задеть… пнуть — потому что иначе нельзя! — этого синего недоумка, как в глазах Мэйдо не хуже пламени полыхнула знакомая ненависть. Квай-Гон бросил щит, и она захлебнулась ветром, но не сдалась.

— Для вас мне не понадобится никаких доказательств — впрочем, где теперь мне их взять! — и тут же эмиссар обернулась к Прие, тон ее изменился. — Пожалуйста. Вы же можете. Я не хочу, чтобы он умирал.

Тот поднял глаза — светлые, будто добела выцветшие, с красной искрой в уголках. Пахнуло отчаянием, пустотой, болью… потом вдруг они схлынули, оставив покой и тишину.

Резким жестом — как тогда, в участке, когда он остановил огонь — Прия выбросил руку вперёд, так что кончики его пальцев коснулись лба Оби-Вана.

— Я… — голос был почти неслышен, — …запрещаю! — неожиданно громко сказал — возгласил даже — панторанин, и их с учеником обоих окутало облако бело-лиловых молний.

Похоже, слова про тёмную сторону тот понял буквально.

Сияние молний стало на какое-то мгновение нестерпимым, а затем угасло. Оби-Ван, как спросонок, медленно открыл глаза, пытаясь понять, где он и что с ним происходит. Словно и не умирал, а просто так, вырубился на полчасика с устатку.

Квай-Гон отпихнул Прию в сторону, рухнул на колени, прижал Оби-Вана к себе, слушая ровное дыхание и такое же ровное, разве чуть ускорившееся от удивления, биение сердца.

Где-то за спиной всхлипывал проклятый — нет, сит ему, благословенный — представитель, бормотал что-то в плечо Мэйдо. Куда делся Пери, Квай-Гон не видел, и его судьба не волновала ни капли. Он — забота госпожи эмиссара, если у нее еще здесь осталось забот, кроме ее бесценной «миледи».

«Слишком много эмоций. Нет страстей — есть покой». Ничего еще не закончено, еще много, много вопросов.

— Как ты? — спросил Квай-Гон Оби-Вана. — Слышишь, видишь?

Тот неуверенно кивнул, пару раз моргнул, пытаясь понять, где он и что происходит. Он посмотрел на Мэйдо, Пери… испуганно, даже вздрогнул, на Прию…

— А где губернатор?

Мэйдо скривилась.

— Там, где, возможно, он оказался бы парой минут спустя. Твой учитель отрубил ему голову.

Оби-Ван в ужасе взглянул на него, и Квай-Гон поспешил пояснить:

— По приказу госпожи эмиссара, — и покосился на Прию. Тот скрылся в тени, и лица его сейчас не было видно.

— Я не приказывала его убивать.

— Вы сказали… — напомнил Квай-Гон, подозревая, что она сама может не помнить. Так иногда случается. Особенно когда…

— Я сказала, что он заслужил. И только. Я первая бы предъявила ему обвинений на высшую меру, но, знаете ли… — и она махнула рукой. — Теперь это все не имеет значения.

— Он выманил меня из комнаты, — виновато сказал Оби-Ван, пытаясь встать. Ветер ему не давал, и Квай-Гон снова выставил щит, уже не чувствуя руки, и Мэйдо на этот раз не остановила его. — Я знаю, я был не должен…

— Никто тебя не винит, — перебила его Мэйдо.

— Не винит, — согласился Квай-Гон. — Ты всего лишь падаван. Никто не ждёт от падаванов, что они справятся с любой задачей.

— Но он… джедай, — заметил Прия; он выступил чуть вперед, руки у него дрожали… он весь дрожал, впрочем. — Джедай и ваш ученик.

«Ты бы не вмешивался», — молча посоветовал ему Квай-Гон, но после того, как тот спас падавана, ругаться с ним не хотелось. Оби-Ван озирался и кутался в куртку Мэйдо.

— Я осмотрел… дом, искал, откуда идут эти звуки. Я думал, что кто-то там ходит. Нашел тот лаз в кухне… потом вернулся назад. А он, — и Оби-Ван кивком указал на Пери, прижавшегося к стене, — уже развязал губернатора. И приказал мне бросить меч.

— И ты бросил? — Квай-Гон не хотел упрекать ученика, но так вышло, и Оби-Ван нервно сжался.

— Вы говорили, надо исполнять требования… — робко начал он.

— Я не учил тебя бросать ценных пленников!

— Вы научили его в себя не верить! — если Мэйдо и осмеливалась смотреть в глаза, то в те моменты, когда ей было нечего терять. Или когда в ее взгляде были невероятная уверенность, властность и требование подчиниться.