Но Мэйдо была проигравшей и потому в бешенстве, и Квай-Гон подумал, что полномочного эмиссара ждет величайшее разочарование в жизни.
— Джедай не верит в себя, он верит в Силу, — отговорился он цитатой. — Если верить в себя, зайти можно… в такие дебри, из которых поди потом выберись. Миряне, если не верят в себя, творят беспредел, а джедаи творят беспредел, когда слишком уж верят.
Над городом стыла ночь — ураган стал практически ледяным, но между домами он уже не был угрожающе сильным. Пепел опадал, оседал на одежде и лицах. Почти слился с уцелевшей стеной Пери, которому больше никуда не нужно было бежать, растерянно смотрел по сторонам Оби-Ван… и Мэйдо ободряюще ему улыбнулась. На ее лице все еще заметны были следы слез, она обнимала за плечи Прию (как когда-то он обнимал её), и забавно было понять, что они одного роста, и теперь, когда коса представителя сгорела, их можно было, пожалуй, перепутать друг с другом.
Потом Квай-Гон почувствовал что-то в Силе. Не то, что стало уже привычным — страдания, ужас и безысходность. Что-то, что он слышал, не раз повторял, но никогда не видел настолько отчетливо. «Смерти нет — есть Сила». Зло может причинить боль, нанести раны — но зло не может превозмочь истинный покой, подобный отражению луны в зеркале спокойных вод. И тот, в ком жил этот покой, неспешно приближался — ещё живой, но уже по сути мёртвый. Только Сила — невероятная, невероятно покорная Сила — удерживала его на грани смерти.
Отшельник Юргылин улыбался и протягивал руки, изрезанные до костей. Его одежда была порвана, чёрная кровь текла из ран, в теле застряли несколько ножей, местами кожу зубами рвали до мяса… Но он все равно улыбался, зная, что смерти нет.
Юргылин спасал от неминуемой смерти город — в этот же самый миг те, кого он спасал, убивали его.
Обернулся Прия, застыл и, возможно, упал бы, если бы рядом с ним не было Мэйдо. Вспомнила она отшельника или нет, но она удивилась. Тому, что он все еще жив, или тому, что он вообще существует? Заверещал Пери, а потом ураган вокруг них будто стих.
— Что же ты не собрал урожай, Приешке, — ласково укорил Юргылин. — Видишь, я говорил, не надо будить древнее зло. Кто явился сюда искупить — не искупил. Кто явился с гордыней — не покорился. Кто пришел за богатством — сам дорого заплатил. И только тот, кто послушался сердца, теперь спокоен.
И он упал на колени, все так же широко улыбаясь, откинулся назад и словно лег — как на кровать или на мягкую траву. В глазах его светилось счастье.
— Представитель, ты был великолепен, но сейчас тебе снова придется приняться за дело, пока проблемы с согласием нет, — счёл нужным напомнить Квай-Гон.
В ответ были лишь невнятные звуки. Мэйдо молчала, молчал Оби-Ван, даже Пери заткнулся.
— Что? Не слышу!
— Я не смогу, — чётко и громко, нарочито чётко и громко, ответил панторанин.
— Это мы уже проходили. Да-да, слабый этнограф и всё такое. Самобичевание, представитель, оружие тёмной стороны, которым она лишает нас сил и разума. А ведь речь идет о том, кто спас этот город вместо тебя.
«Еще бы ты это смог оценить…»
— Я уже ничего не смогу. Я… у меня… — снова невнятное бульканье, потом снова нарочито-чёткое: — У меня больше нет Силы.
========== Глава 23 ==========
— Шутишь? — только и спросил Квай-Гон.
Прия помотал головой. Идиот: риторический вопрос. Попытка выразить ужас при мысли, что страшилка «не ходи на тёмную сторону — Силу потеряешь» — не глупая присказка, а пугающая реальность.
Или нет?
Или дело не в Силе, а в голове? И Прия обманул сам себя, забыл, что тьма и свет — это не техники, это намерения?
На самом деле Квай-Гон хотел убедить себя, что с ним самим подобного не случится.
Оби-Ван, чистая душа, обнимал панторанина за плечи, чуть не плача от сострадания. Мэйдо растерялась.
Они оба сегодня отдали приказ, исполнения которого не хотели. Мэйдо лишилась приза, Квай-Гон… ничего не лишился, но стал причиной… не так. Прия был сам виноват, что приучил себя рабски следовать правилам и не думать. Вины Квай-Гона здесь не было, не могло быть.
«Но тогда…»
— Простите, эмиссар, — сквозь зубы процедил он. — Мне следовало подумать, прежде чем рубить губернатору голову.
Мэйдо то ли не слышала, то ли не посчитала извинение достойным внимания. Она подошла к отшельнику, присела, достала зеркальце. Универсальный предмет — можно выяснить, не прячется ли кто-то, жив ли кто…
Оказалось, ещё жив.
— Это ничего, — голос был едва слышен. — У него сердца на двоих хватит, только царя в голове нет как нет. Отправь наместника, а? Так и проживёте… — отшельник нахмурился вдруг, резко развернулся к Квай-Гону: — Эй! Эй, рыцарь! Сети Ален, слышишь? Так и передай: Сети Ален!
И, должно быть, усилие, пошедшее на очередную чушь, было последним: миг — и отшельника не стало. Осела одежда на смешанный с гарью, спекшийся местами в стекло песок — и всё.
— Что с ним? — высоким от нервов голосом спросил Пери.
— Смерти нет, — ответил Квай-Гон. — Для тех, для кого есть Сила, её действительно нет. «Кто отринет и прах, и тлен — в бесконечность уйдёт живым».
Мэйдо медленно поднялась на ноги. Подошел ближе Пери, уставился на одежды. Затишье прошло, ураган дохнул с новой силой и унес облачение прочь, подхватил длинный шарф, разметал пахучие порошки.
Как будто отшельника не было вовсе.
— Им всем стоило умереть, — Мэйдо смотрела на панторанина, и вряд ли она до конца понимала, на что тот теперь обречен. — Им стоило умереть, а я приказала вам их спасать с риском для вашей собственной жизни. Вы могли погибнуть ради них — по моему приказу.
Как и следовало ожидать, представитель ответил вызубренной банальностью:
— Мы поступили так, как должны. Вы приказали спасать. Мы с Юргылином пытались спасти. А что они поступили иначе… их дело, и им отвечать. Опять же, — неожиданно циничным тоном и с недоброй улыбкой заметил он, — попытки убить спасителя негативно влияют на шансы выжить. Так что, думаю, большинство уже ответило, да.
— Даю слово, остальные за это заплатят.
Мэйдо умела убивать, но пока ее целью стали только безрукие. Выразить опасения по этому поводу Квай-Гон не успел.
Из темноты, как до того — Прия, потом — отшельник, появился фалнаут. Тощий, нелепый, растрепанный, он размахивал унесенным ветром шарфом.
— Здесь он! — завопил фалнаут. — Я говорил, здесь! Все сюда!
Переулок мгновенно заполнился людьми и фалнаутами. Может, это и были все, кто выжил, — израненные, перемазанные сажей, в рваной, прожженной одежде. И все держали в руках кто ножи, кто палки. Он встали плотной стеной, ветер дул им в лица, но это их не смущало, не останавливало.
Никто из них не собирался отступать.
Квай-Гон положил руку на меч и сделал шаг, закрывая стоявшую ближе всех к толпе Мэйдо. Она медленно вытащила уцелевший бластер. Квай-Гон снял с пояса и перебросил Оби-Вану меч представителя. «Ему он уже все равно ни к чему…»
Мэйдо шагнула в сторону. Ее так и тянуло остаться без защиты, будь то щит или прикрытие подготовленного мастера-джедая, и Квай-Гон придержал ее за плечо. Мэйдо не дернулась, но, возможно, лишь потому, что понимала — резкое движение спровоцирует нападение.
— Вас здесь чуть более двадцати человек, — с насмешливым превосходством объявила она. — Вы вооружены ножами и палками против бластера и мечей. Сопротивление бесполезно. Губернатор Сутр казнен по моему приказу за покушение на убийство представителя Ордена.
По толпе пронеслись удивленные возгласы, но и только. Квай-Гон чуть сильнее сжал плечо Мэйдо… не потому, что хотел ее удержать. Потому что она его удивила и взяла на себя всю ответственность.
— Как полномочный представитель Сената Республики я предлагаю вам сдаться. Здесь и сейчас. Бросьте оружие. Я считаю до трех. Раз…
Двоих человек Квай-Гон опасался. Пери и Прия — оба ни на что не способные, кроме внезапного срыва.
— Как только я объявлю чрезвычайное положение, я буду стрелять без предупреждения. Джедаи, которые меня сопровождают, получат право работать на поражение. Два.