Выбрать главу

- Напомни, чтобы я никогда не брался за такое дело, - попросил я.

- Сомневаюсь, что ты сам об этом забудешь, - отозвалась Джослин.

- Следующий этап, - произнес я в микрофон.

Буксир торопливо набрал высоту и развернулся вдоль нашего корабля. Толстая струя липкого вещества ударила из шланга, тянущегося из буксира. Попадая в вакуум, это вещество пузырилось, налипало поверх милара на обшивку корабля и застывало в виде густой пены. Это был теплозащитный материал. Под действием тепла он мог раствориться, но при этом уносил все избыточное тепло с собой.

Все происходящее представляло собой беспомощную, жалкую попытку решить проблему полета в раскаленной плазме, но доставляло некоторое утешение. Казалось, с появлением защитного слоя уровень опасности нашего предприятия перешел с отметки "самоубийство" на отметку "рискованно".

Если не считать антенны и главных двигателей, защитный слой покрыл весь корабль. Антенну так или иначе раскаленная плазма превратила бы в пар. Все остальные наружные приборы связи и поиска были убраны.

- Система охлаждения запущена на полную мощность, - сообщила Джослин.

Это была очень важная деталь - нам требовалось замерзнуть. В полете корабль постоянно нагревался. Защитный слой обеспечивал нам отличную изоляцию. Пропуская сверххолодный жидкий водород из топливных резервуаров в трубы охладительной системы корабля, а затем, уводя его к двигателям, мы могли понизить температуру.

Как только будут запущены реактивные двигатели, у нас не останется способа охладить корабль - пока не расплавится защитный слой.

Но неизвестно еще, доживем ли мы до того, как он расплавится.

16

Приближался час ноль.

"Джослин-Мари" произвела запуск при одном "g", но спустя три минуты перегрузка возросла до шести "g". Мы слышали, как скрипят и постанывают конструкции корабля, принимая тяжесть.

Вапаус уплывал от нас все быстрее и быстрее. Нас с Джослин вдавливало в противоперегрузочные кресла. Эти кресла приспособили к большим перегрузкам - теперь они представляли мешки вискозного геля под тонкими и гибкими оболочками. Гель, экзотическое органическое вещество, умудрялся проникать сквозь поверхностные оболочки, и вскоре в кабине распространилась нестерпимая вонь. Мы не могли позволить себе тратить энергию на включение системы вентиляции, тем более что выключать ее пришлось бы слишком скоро.

Температура постепенно повышалась. Мы охладили весь корабль до четырех градусов Цельсия. Хотя двигатели были изолированы и в основном жар шел не от них, на корабле существовала масса других устройств, создающих при работе тепло, и избавиться от него было уже нельзя. Кабина вновь начала нагреваться - медленно, но заметно.

Наша скорость достигла головокружительных высот. Менее чем через три минуты после набора шести "g" мы достигли скорости отрыва от Новой Финляндии. Если бы двигатели вдруг заглохли, если бы системы астронавигации забарахлили в самый неподходящий момент, мы никогда не вернулись бы обратно. Мы упали бы на солнце. Конечно, нам так или иначе приходилось сталкиваться с жаром - если не с солнцем, то с огненным хвостом из дюз "Левиафана".

Снаружи, поверх защитного слоя, на корабле не были установлены камеры, но мы знали, что между нами и солнцем растет еще одна светящаяся точка гораздо меньше по размеру, расположенная гораздо ближе и более яркая. Отсюда ее было видно невооруженным глазом. "Левиафан".

Полет при шести "g" был изнуряющим занятием, если не сказать больше. К концу дня, несмотря на всю защиту и усовершенствованные кресла, нам с Джоз предстояло покрыться синяками и кровоподтеками от лопнувших сосудов. Нас с Джослин напичкали различными препаратами и витаминами, чтобы уберечь организм от губительной перегрузки. Но если перегрузка все-таки убьет нас, "Джослин-Мари" будет действовать дальше как робот и попытается выполнить задачу самостоятельно, везя на борту два трупа.

Я уже сейчас чувствовал себя трупом. Я не мог повернуть голову, чтобы взглянуть на Джослин, но мы видели друг друга благодаря внутренним камерам корабля. Джослин выглядела так, словно на нее обрушилась тонна кирпичей что, впрочем, было недалеко от истины. Скосив глаз на камеру, она дернула уголком рта, пытаясь изобразить улыбку.

Мы мчались в ночной мрак, зная, что поблизости нет безопасной орбиты только бесконечная пустота.

Пятьсот секунд, семь тысяч триста километров от точки запуска. Скорость двадцать девять километров в секунду.

Семьсот секунд, четырнадцать с половиной тысяч километров. Скорость сорок один километр в секунду.

Девятьсот секунд полета, пройдена половина пути - двадцать четыре тысячи километров от точки запуска. Скорость - пятьдесят два километра в секунду, сто девяносто тысяч километров в час.

Скорость возрастала по мере того, как мы теряли топливо. На это была рассчитана программа корабля. Через тысячу секунд скорость достигла максимального предела.

Все быстрее и быстрее мы приближались к столбу пламени, к массе распадающихся и возрождающихся вновь атомов. Мой организм изнемог до такой степени, что не было сил даже оставаться живым. Каждый вздох с трудом давался моему телу, внезапно прибавившему в весе шестьсот килограммов, душа трепетала в предчувствии встречи с космическим чудовищем, к которому мы направлялись, изрыгающим факел огня в пустой черноте. Сила, мощь, невероятная скорость больше не пугали, а возбуждали дух. Мы с женой мчались на мощной колеснице по небесам, чтобы отомстить своим врагам и мучителям.

От последней мысли у меня перехватывало дыхание; массой "Левиафан" в тысячу раз превосходил "Джослин-Мари".

И все-таки он был отличным кораблем. Его двигатели работали как часы, он не сбивался с курса, уверенно пронзая космос.

Тысяча двести секунд в полете; сорок две тысячи километров от точки запуска; скорость - семьдесят километров в секунду, свыше двухсот пятидесяти тысяч километров в час. Скорость сейчас была нашей защитой. Мы двигались слишком быстро, и только у самого мощного радара оставался шанс заметить нас.