Переведя взгляд, я увидел, как горит моя грудь, и почувствовал запах паленого мяса. Глаза жгло невыносимо, я ощущал, как веки съеживаются от нестерпимого, убийственного жара…
Внезапно он прекратился.
Я замолчал, только тут поняв, что несколько последних минут кричал не переставая. Я обмяк на стуле, по телу проходила судорога. Но физически я остался невредим.
— Видишь, на что мы способны? Мы можем повторить то же самое, когда захотим. Устройство в твоем мозгу было помещено в тот центр, стимуляция которого вызывает ощущение огня и боли. — В голосе первого из моих мучителей сквозило злорадное удовольствие. — Расскажи нам все, что тебе известно, иначе ты снова вспыхнешь и будешь гореть до тех пор, пока не пожелаешь, чтобы огонь этот стал реальным, чтобы он убил тебя и прекратил боль. Но боль не прекратится, пока ты не ответишь нам. Откуда взялись войска?
Может, я и ответил бы, если бы мог говорить. Но я был не в состоянии шевельнуть языком.
Пламя вспыхнуло вновь. Казалось, на этот раз вынести его будет уже легче — ведь теперь я знал, чего ждать, но все оказалось гораздо хуже.
Огонь охватил мои внутренности. Я чувствовал, как от жара обугливаются и превращаются в пепел мое сердце, легкие, кишки, желудок.
Ноги превратились в два бьющихся в агонии полыхающих бревна, боль в которых должна была прекратиться лишь со смертью.
Под черепом бушевало пламя, мозг и глаза горели, чернели, обугливались — долгое время после того, как им следовало бы превратиться в пепел…
И вдруг все прекратилось. Оба мужчины что-то говорили, но я их не слышал. Подсознание вопило от ужаса и требовало: беги! спасайся! Но я был привязан к стулу…
Мир вновь заполыхал. Агония придала мне силы. Судорожным усилием мышц я разнес стул в щепки, разорвал ремни и вскочил, вопя от боли.
Споткнувшись, я рухнул на пол, ударившись ладонями — или тем, что, как подсказывала мне боль, давно уже превратилось в почерневшие культи. Удар вызвал новую, еще более острую боль.
Я кричал, выл, стонал, не останавливаясь, чтобы перевести дух.
Перекатившись по полу, я увидел охранников — две объятые пламенем башни, медленно приближающиеся ко мне.
Взвыв в животной ярости, я бросился на них, успел схватить первого за горло и в маниакальном порыве свернул ему шею. Выхватив у поверженного противника лазер, я прикончил второго охранника, водя лучом по его телу до тех пор, пока тот не упал, действительно превратившись в обугленный труп.
Две гранаты, висящие у него на поясе, сработали, подбросив труп к потолку и пробив дыру в полу.
Мгновенно обернувшись, я выстрелил в стеклянную стену. Оба мужчины бросились на пол, но я последовал за ними лучом. Луч рассек перегородку, задел провода, и свет, который я лишь смутно замечал с тех пор, как оказался в огне, мигнул и погас.
Сжав лазер, я заковылял к двери, через которую меня ввели сюда, и наткнулся на еще одного пылающего солдата. Я прикончил его, не давая сойти с места, выхватил лазер из его кобуры и сорвал с пояса гранаты, не зная, взорвутся они в моих горящих руках или нет.
Еще двух попавшихся на пути охранников я превратил в обугленное месиво.
Но пламя продолжало бушевать, охватывая все, что я видел и чувствовал. Я обливался потом, и этот пот горел, а вместе с ним и влажная одежда. Кровь, выступающая из порезов на руках, тоже мгновенно вспыхивала.
Визжа и вопя, почти не сознавая, что делаю, я полз, хватаясь за стены, вставал и брел по коридорам. Неподалеку что-то зашевелилось, и я выстрелил, не останавливаясь и не глядя, куда попал. Коридор становился все длиннее, превращаясь в кошмарный туннель, оранжево-алый от пламени, подобный чудовищному пищеводу монстра, порождения ночи, проглотившего меня целиком.
Что-то преградило мне путь. Лишь через некоторое время я понял, что это дверь коридора, ведущего к камерам. Уже решив взорвать ее гранатой, я вспомнил, что при этом могу погибнуть сам.
Я рвался прочь, я должен был сбежать отсюда. Лазером я срезал замок, и дверь распахнулась. По другую сторону появился горящий охранник. Он потянулся за оружием, но я успел выстрелить первым.
Впереди появилась еще одна запертая дверь. Сжечь ее к чертовой матери, как первую? Но дверь уже горела. Может, это выход? Я должен выбраться отсюда! Я пустил луч лазера в замок.
— Эй, ты что, спятил… Господи, да это же парень, который был с нами!
— Какая разница — он взломал дверь!
Они приближались, и я уже прицелился…
Удар пришелся мне в затылок, и я упал, вопя от боли во всем обожженном теле. Почему боль не утихает? Смутно я понимал, что до сих пор нахожусь в сознании, но прогнал эту мысль, измученный болью. Боль была слишком сильна. Почему она до сих пор не убила меня? До меня доносились слова, смысл которых я едва понимал.
— Он спалил охранника! Отобрал у него лазер и гранаты и вырвался оттуда!
— Тогда чего же мы ждем?
— Возьми ключи, пиротехник!
— Смотри, здесь кругом мертвые охранники! Давай сматываться, пока не поздно!
— Это же Ларсон! Господи, что они с ним сделали?
Мне было все равно. Боль лишила меня последних сил, и при этом не стихала, не покидала меня. Я дергался, извивался, напрягая все мускулы. Я не мог потерять сознание, но мог заснуть. И видеть сны.
Во сне меня преследовал огонь.
Я проснулся среди ночи, окруженный приятной прохладой. Ноги, руки, все мое тело казалось сплошной раной, но оно было целым и холодным.
Чьи-то руки подняли меня и понесли, вскоре передав другим рукам. За моей спиной слышалась стрельба. Меня бережно положили на необыкновенно приятную холодную поверхность металлической скамьи грузовика.
10
— Я сказал, положи его на место! Не смей трогать!
— Эй, полегче.
— У него снова начнутся судороги.
Меня обступили голоса, силуэты людей — слишком смутные и неопределенные. Вторым ощущением была боль от ссадин и синяков и усталость. Мускулы превратились в тугие, саднящие узлы.
— Смотри, у него шевелятся веки. Кажется, он просыпается.
— Отлично. Может, наконец-то его удастся расспросить, — отозвался кто-то с режущим слух акцентом.
Разговор шел обо мне. К губам прижался край стакана с водой, и я машинально глотнул. Первый глоток пробудил жажду, и я торопливо допил весь стакан.
— Пока хватит, — заявил тот, что говорил с акцентом. Рука в белом отняла у меня стакан. — Ты можешь говорить?
— Да.
— Вот и хорошо. Но не напрягайся.
— Что со мной?
Поверх руки из воздуха материализовалось лицо, коричневые и зеленые пятна мундиров, странные фигуры. Переминаясь с ноги на ногу, они обступили первое из лиц и смотрели на меня. На лице, нависшем надо мной, появилась улыбка.
— Этот вопрос я хотел задать тебе. Похоже, наши приятели-гардианы хотели выпотрошить тебе мозги?
— Да, так оно и было. Они заставили меня видеть пламя, заставили считать, что я пылаю — так, что я до крови искусал губы, лишь бы не умолять их потушить этот пожар, избавить меня от дыма и вони…
Точный и хлесткий удар пришелся мне по щеке.
— Прекрати! Не вспоминай об этом! Это действие имплантата. Он уже рассосался, но память о нем еще осталась. Ты не сможешь выжить, помня о том, что случилось.
Игла впилась мне в руку.
— Это транквилизатор. Он поможет тебе расслабиться.
Я прерывисто и глубоко вдохнул, кивнул и вновь погрузился в приятную прохладу.
— Если ты хочешь расквитаться с ними, прежде отдохни. — Стакан с водой вновь прижался к моим губам, и я попытался поднять руку, чтобы взять его. Но рука не поднялась, прижатая к ложу ремнем. — Расслабься, отдохни. Ты заслужил этот отдых. Потом я объясню тебе, как забыть о случившемся.
После долгого сна я проснулся со зверским аппетитом. На Новой Финляндии был уже полдень, судя по яркому свету, льющемуся в комнату сквозь широкое окно. В комнате преобладали белые, солнечно-золотистые или нежно-зеленые тона, успокаивающие и неяркие. Я лежал в постели и размышлял.
Мысли мои вертелись вокруг двух предметов: думать о первом из них было приятно, а о втором — мучительно. Ответственность за судьбу пяти тысяч солдат тяжелым грузом лежала у меня на плечах. Теперь солдаты были уже на месте и могли действовать самостоятельно, а мне предстояло отойти на второй план войны и избавиться от беспокойства.