Но я сказал себе: это надо тратить с наибольшей пользой для дела, и я отказался от лишних дежурств на «скорой», тем более у нас шкуродерская система оплаты, за ставку тебе идут разные накрутки, за опыт там, за стаж, а свыше ставки — фигушки с маслом, вроде опыт сразу становится нулевым, и я брал семь дежурств — точнехонько ставка, и перестал бегать по домам делать массаж, а зачем, если на приеме заработаю такие денежки, только в несколько раз больше, вот что значит есть у человека некоторые способности, по кругу тратишь то же время, а зарабатываешь в несколько раз больше, что справедливо, людей, всем известно, навалом, а отмеченных каким-либо знаком — единицы, ну, пусть десятки, но никак не больше.
Ну вот, значит, я и добрался до места, с которого начал: длительное время сидел в энергетической яме, но вдруг в груди закопошилось что-то и пошло тепло.
Да, а был я после суток, и проездил их с доктором Пеговым, которого не уважаю, он пьющий и не любит больных, а в медицине понимает поменьше меня, да, но всякий раз подчеркивает, он — доктор, а я — простой фельдшер, вызов на пятый этаж, так Пегов, пузо выставив, идет впереди и вольно, а я, тощий фельдшер, тащусь с сумкой и электрокардиографом, будь человеком, возьми хоть что-нибудь, мне ведь сейчас понадобятся ненатруженные руки, мне ведь, а не тебе в жилы забираться, потому что если я не заберусь, то ни ты, никто не заберется, но нет, никогда не поможет, еще бы, он — доктор, я — простой фельдшер. Да, вспомнил ночной случай.
Случай. Приехали ночью в ПНИ, там старушка горела, то есть старенькая старушка, но курящая, она курила и помаленьку начала гореть, а койка был такая прогнутая, что старушка никак не могла встать, она дымилась и кричала, но никто, и это понятно, к ней не подошел, у нее нога сгорела до черноты, и мы отвезли старушку в ожоговый центр.
Я пришел с дежурства и, помню, порадовался, что дома никого нет, следовательно, папаша на работе и не запил, это каждый день есть такое опасение, но руки золотые, и я несколько часов проспал, но все равно тело буквально разламывалось от жары и недосыпа, я, помню, подошел к окну и увидел раскаленное белое солнце и с балкона на меня накатил дневной жар, и неожиданно остро почувствовал — любить! Да, я хочу любить, нет, как раз это было не возбуждение, когда с помощью противоположного пола надо опорожнить простату, это, скорее, даже бестелесное было желание, вот хочу любить женщину, неизвестно какую, незнакомую, но любить, и желание это было таким острым, что мне даже стало жалко себя, и я даже привычно подумал, что ведь я, в сущности, еще и не любил, а потому что никогда такого не бывало: со мной эта женщина — я счастлив и живу, а нет ее — мне такая жизнь не нужна, отказываюсь от нее, и тут же заметил себе — чего только не бывает от недосыпа после трудных суток — а ведь и меня никто не любил, мол, дорогой, без тебя жить нельзя, можно, да еще и как можно.
Когда я шел в поликлинику на прием, именно тогда внезапно и почувствовал в груди легкое тепло, и я радостно понял, снова могу, хорошо помню этот день, видать, предчувствие было, что-то должно случиться, была середина июня, господи, всего три недели прошло, да, так стояла прямо разламывающая тебя жара, без ветерка, пыль висела в воздухе, и летал тополиный пух, а солнце подернуто было матовой дымкой, расплавленное и размытое, и я пожалел себя, вот мне сейчас предстоит отдавать энергию, которая только начала накапливаться, это кто бы мне сейчас свою энергию отдал, а потом бы я искупался да и поспал часиков восемь.
Да, но ведь появилось тепло и я обрадовался — могу, и тут первым пришел мальчик Андрюша с мамой, и у мальчика сегодня последний сеанс.
Есть две выигрышные у меня болезни: импотенция у мужчин молодых и средних лет и ночное недержание мочи у детей — поддаются идеально, но главное — сразу виден результат, этот вот мальчик каждую ночь мочился в постель, а после третьего сеанса постель сухая, но тут так, я всегда убеждаю, курс надо доводить до конца, это, признаюсь, не так из опасения за результат, как из видов заработка, и я положил Андрюшу на кушетку, расслабил маленько, в аутотренинге повоспитывал его волю, ну да, он же перед сном пять раз твердо и решительно приказывает себе, сегодня ночью постель будет сухая, а потом основная работа: движения вдоль позвоночника, потом правая рука на крестец, левая на низ живота, не жжет? Немного жжет вон та рука, но терпеть можно? Но терпеть можно, вот и терпи, ты же мужчина, после вашей ладони остается покраснение, сказала мать, но через день оно проходит, тогда все, это на всю оставшуюся жизнь, забудь что было, но на всякий пожарный случай не выдувай перед сном ведро воды.
И плата. Тут так, за первое посещение, значит, не беру — вдруг не понравлюсь человеку, должен ведь у него быть выбор, а потом плата за каждый сеанс, есть грабители, которые берут за весь курс вперед, мол, нравлюсь я вам или нет, а свое терять у меня нет настроения, я так не могу, правда, вначале я брал в конце курса, что называется, за конечный результат, но некоторые, почувствовав улучшение, исчезали в середине курса, потому принял простое решение — плата после каждого сеанса.
А после мальчика Андрюши вошла она.
И она была так красива, что я даже растерялся, я вскочил со стула, нет, я всегда встаю и иду навстречу больному и усаживаю, а как же, как долгожданный гость, не на казенном же сижу приеме, где чем меньше народу, тем доктору лучше, я же на частном приеме, где каждый больной — это лишний заработок, но она была так красива, что я не встал, а именно вскочил и даже растерялся и забормотал, вот садитесь на этот стул и поудобнее располагайтесь, а в голову глупость всякая лезла, вроде того что маленький городок, думал, видел всех красивых женщин, да, напомню, предварительную запись ведет регистратор Марина, за что я ей малость плачу, впервые, словом, видел эту женщину и растерялся, даже ладони взмокли, да, предчувствие, грубо говоря, интуиция, и если я так задергался, ждет меня беда.
Нет, чего там, тысячи фильмов видел, тысячи раз был на выездах, сотни больных приходило на прием, то есть видел красивых женщин, но эта вот, плавно вошедшая в кабинет, тихо поздоровавшаяся и с робкой надеждой посмотревшая на меня, была красивее всех, главное, без недостатков, так что глазу не за что было уцепиться утешительно, как-то: ноги тяжеловаты или бородавка на носу, нет, не было утешения, очень белая кожа, что даже и странно по нынешнему жаркому лету, тонкие темные волосы, собранные в густой пучок, длинная, но не тощая шея, а лицо мягкое и кругловатое, но не как пончик, а приятно кругловатое, она была в коротком летнем платье, тонкая талия и крепкие ноги, не вислозадость и ноги не мясистые, но именно крепкие, то есть было некоторое несоответствие — крепкое, но легкое тело и застенчивый взгляд, и я даже не знаю, что со мной было, оглушение какое-то, растерянность и замешательство, незаметно для нее промокнул о халат взмокшие ладони. Но!
Усаживая ее, я сразу успокоился, потому что посмотрел в ее глаза, там была давняя, я бы даже сказал, застоявшаяся тоска, которая копится не месяц и не два, а годами, и мне все стало ясно — я должен прогнать эту тоску.
Дальше так. Татьяна Андреевна, учительница литературы, тридцать шесть лет, а я дал бы вам двадцать пять, от силы тридцать, поскольку у вас спокойное лицо и ни одной морщинки; не лгал, так оно и есть, хотя комплименты на приеме женщинам говорю часто, они это любят, да, но ведь возраст женщины определяется не по лицу и не по фигуре, а по тоске в глазах, это все ясно.
И что привело вас ко мне, Татьяна Андреевна, вас хвалят, я всюду лечилась, и в институте Бехтерева, и аутотренинг проходила в клинике Павлова, и килограммами глушу транквилизаторы, но не помогает и, как говорится, на вас последняя надежда.
Тут так. Много лет у нее постоянные тревоги, но главное — внезапные приступы по ночам, ей что-то снится, и она просыпается оттого, что сердце колотится так отчаянно, что бросается к горлу и душит, и мгновенно приходит страх смерти — вот в следующее мгновение сердце задушит ее, я бы, говорит, не против, но если б сразу, а то уж очень мучителен этот страх.