Эту историю рассказывали люди, вернувшиеся с Хантайки, с Нарын-ГЭС, откуда-то еще — уверяли, что этот случай был именно у них.
Значит, так. Пусть это будет ГЭС в Азии. Строители ее, к слову, очень гордились, что их стройка — самая высокогорная.
Начало стройки. Небольшой отряд. Пионеры. Нет, не в смысле взрослые дяди с красными галстуками, а вот именно первые. И они, значит, в полной изоляции от центра, от Большой земли, красиво говоря. Один или два раза в неделю по ужасной горной дороге грузовичок ездит в центр и привозит этим первопроходцам еду, питье, почту. То есть без этого грузовичка пионерам не выжить. Чем шофер, молодой паренек по имени, например, Алеша законно гордится.
Все! Расстановка дана. Он, молодой паренек, спаситель вот этих людей, и жизнь его имеет довольно-таки большой смысл.
Холодная зима в горах. Алеша съездил в центр, загрузил машину и поехал обратно. Но где-то на середине пути спустило колесо. Алеша поставил домкрат и приноровился ставить запаску, снял проколотое колесо, и в это время домкрат упал, и железный обод колеса придавил Алеше руку. Да так подло, что он оказался как бы распятым на земле, лежит на спине, а левая кисть намертво придавлена железным ободом. И ничего нет под правой рукой, чтоб освободить придавленную руку. Он землю царапает ногтями, но левая кисть была схвачена намертво.
Ясно понимал, это конец. Машины на дороге не ходят, ночь предстоит морозная, и он окоченеет. Жизнь свою было жалко — это одно. И другое: а как же его товарищи, они пропадут без еды и питья. Пока они хватятся, он совсем замерзнет. То есть нет выхода. Но нашел выход: Алеша так посчитал, что целое больше части. И он начал грызть себе руку, вот в том самом месте, где кисть соединяется с предплечьем. Нет, подробности непременно нужно отпустить. Известно одно: ему удалось освободить руку. Кисть, правда, осталась под колесом.
Конец истории. Сменил ли он колесо (что вряд ли) или сидел в кабине, дожидаясь помощи, сказать трудно. Видать, человека все-таки спасли, а иначе откуда бы строитель узнали, что паренек заботился не только о своем спасении, но и о товарищах. Ушедшие времена — ушедшие легенды.
Почти невеста
Зоя Павловна работала в коммунальном отделе, и ее любили. Нет, правда, коммунальный отдел исполкома, а ее любили. Потому что красивая женщина: вся подобранная, лицо светлое и ямочки на щеках. Нет, правда, коммунальный отдел — и ямочки на щеках. И блондинка. Причем блондинистость не посторонняя, но исключительно собственная. И улыбчивая, да. Не фугала этих песочников, что прут и прут, хоть им кол на голове чеши, им что приемные дни, что простые, все прут и прут, нет, не фугала. Не кричала, мол, выйдите за дверь, мужчина, и вы, женщина, тоже закройте дверь, нет, с другой стороны. Сколько же надо терпения, чтобы работать с этими песочниками, сколько терпения! И ее, значит, любили. Ну, если светленькая вся, если ямочки на щеках и если улыбчивая.
И это при том, что одна, без мужа тащила сынулю. Нет, муж когда-то был, прапорщик Соловьев, но лет десять назад помер. Он в армии служил (хотя это и так понятно, ну, если прапорщик). И однажды на учениях на него начальник как-то уж там накричал. Да, а прапорщик чего-то вдруг возразил. Так начальник даже побагровел: он еще и возражает, ему всего тридцать пять, а он уже, понимаешь, прапорщик, да если я скажу, что камень пищит, ты должен, понимаешь, четко, по-уставному, ответить, так точно, пищит. Ну, так не так, а только ночью у прапорщика Соловьева случился инфаркт, его отвезли в госпиталь, и ночью прапор отлетел. Ну да, вот там-то нет ни генералов, ни прапоров.
И Зоя Павловна в тридцать два года из жены сразу стала вдовой. И что удивительно: больше замуж не выходила. Еще удивительней: она ни разу даже друга не завела. Везет же некоторым прапорам! Одна тащила по жизни мальчишку. И ведь красивая женщина, и ямочки на щеках. Да, а подбородок переходит в шею легким таким клювиком, накатиком таким гладким.
Однажды в гости к Зое Павловне пришла ее лучшая подруга Зося. Красивое имя, правда? Сама так это костлявенькая и мокроватая, но имя красивое — Зося. И лучшая, значит, подруга ошарашила Зою Павловну неожиданным предложением. А почему бы тебе, моя лучшая подруга Зоя, не выйти замуж, про твой домашний расклад я все знаю, и ты, очень прошу, не падай в обморок. Словом, ты нравишься моему соседу. Да, Скворцову. А кто это такой? Ах, ну да, ты же сюда позже переехала, а Скворцова сняли пятнадцать лет назад. Он был самым большим городским начальником. Вот мы куда с тобой бегаем обедать? Правильно, в «скворечник». А почему так называется? Потому что построен при Скворцове. Ой, подруга, чего только у него в квартире нет, там буквально все есть. И он говорит, что ему нравится Зоя Павловна. Ну, я несколько раз говорила ему про тебя, он даже в твой отдел приходил на тебя посмотреть, видишь, даже имя запомнил, значит, не вполне еще у человека маразм. Распишемся, говорит, а помру — все ей достанется. А у него детей, что ли, нет? А у этих людей, подруга, видать, все одно к одному, у него сын — полковник генштаба, нет, не вру, он фотографию показывал, и у него сын — полковник генерального штаба. И сыну плевать на казенное жилье отца, у него свое есть. Скворцов говорит, помру, все приберет к рукам родна советска власть, а не хочу.
Он очень старенький? Очень — семьдесят восемь. Но он иной раз и раззудиться может? Не хотелось бы. Да что ты, что ты — семьдесят же восемь. Да, но в газете читала, старец горный в девяносто женился и успел сколько-то детей наделать. Так это же старец горный, там, в горах, небось, другой воздух и другая еда. Это понятно, успокоилась Зоя Павловна.
Зося ведь почему предложила этот вариант? Она знала семейный расклад подруги. Тут так. У Зои Павловны сын Коля. Нормальный вроде был паренек. Ну, покрикивал на мать, но это они все покрикивают, когда у них характер вырабатывается. Школу нормально кончил и даже пытался в институт прорваться. Но не вышло, и он сразу загудел в армию. Как Зоя Павловна два года переживала за сына, это уж чего говорить. А вернулся — ничего делать не хочет. Вот ему бы лежать и музыку слушать, и ничего больше не надо. А когда музыка гремит, то отдыха никакого, это понятно Скажешь, сделай тише, он как глянет зло, а пошла ты, сквозь зубы пустит, нет, нечего на человека зря грешить, только — а пошла ты, без конкретных уточнений.
Полгода просидел на материнской шее, а потом начал деньги зарабатывать. Сколько-то отдавал матери, но главным образом все шло на тряпки. Да тряпки дорогие приплывали: пиджак кожаный, пальто дутое, варенки иностранные, все такое. А где ты деньги берешь? А вот это, маманя, мое дело, не ворую, успокойся. Но какие тайны в маленьком городе? И Зоя Павловна знала, чем занимается ее сынуля. То он вечерами водку толкал, то перепродавал новые вещи. Все знают, к примеру, что в «Каблуке» такого-то числа будут иностранные сапоги, ну, придурки списки составляют, торчат у магазина ночами, а пареньки приходят к открытию, устраивают толкотню, рвут списки и первыми влетают в магазин. Оно и понятно, у них сила и молодой нахрап. Как говорится, с боем взяли город Брест, город весь прошли. Нахапают товар и перепродают. Сынуля за час сделает столько, сколько маманя получает за месяц. Будешь ты любить такого сынулю? Все равно, понятно, будешь, если он твой сынуля. А уважать будешь? Это уж извините. Но ты, конечно, станешь его учить уму-разуму и воспитывать. А он будет тебя слушать? Вот это едва ли. Ты ему — спекулянт, мафия, подонок, мать позоришь. А он тебе добродушно, а заткнись ты, дура, и все разговоры.
Беда? Конечно. Ты на него жизнь положила, а что в ответ получается? Жизнь вроде того что зря прожила — вот что в ответ получается.
Вот при таком раскладе жизни и предложила Зося своей подруге выйти замуж за богатого пенсионера Скворцова. Что получается, дорогая подруга? Всем хорошо — вот что. Ему есть чем платить, и со временем все: квартира, обстановка, сбережения — будет твоим. Ты готовишь, а если старичок заболеет, будешь ухаживать за ним. Ты знаешь, ради чего терпишь. А терпишь ты, дорогая подруга Зоя, ради собственной старости. Или как, Зайчик, мы будем становиться все моложе и моложе? Или как, Зайчик? Ты не сердись, подруга, но ведь твой охламон со свету тебя сживет, но только ты не сердись, прошу.