А через три месяца Зося торжественно объявила, что наш старичок того — тю-тю, вчера отлетел. Вечером заснул и не проснулся. Ты, любимая подруга Зоя, сейчас стала бы полноправной хозяйкой как дорогой квартиры, так и дорогой же обстановки. Да, напоминаю, сейчас время, не обижайся, для умных людей, а не для окаменевших дураков.
И тогда Зоя Павловна неожиданно для себя горько заплакала.
1991
Сыновья
Нет, правда, если в семье все более-менее, не следует дергаться и искать, что получше, в самом деле, человек же не рыбка, чтоб искать, где поглубже.
Нет, правда, нормальная была семья. Андреевы. Муж, жена, двое сыновей.
Но чуть подробнее. Николай работал на авторемонтном заводе и всегда сносно зарабатывал. И руки у него росли в нужном месте. То есть ремонт квартиры, вся техника — да, руки в нужном месте. Помимо рукоприкладства. Чего не было, того не было — всю жизнь обходились без драк. У нас принцип такой — руконеприкладство, объясняла Валя. То есть принципиальная семья. Язык без костей, и это пожалуйста, а руки с костями, и это никак нельзя. То есть даже и дружная была семья.
Правда, у Николая был один недостаток, хотя нет, в силу повсеместного распространения это уж и не недостаток, а, скорее, привычка. Словом, Николай после работы любил засадить бутылочку. Нет, чтоб где-то тайно, или в шалмане, или в темном каком закутке — этого почти не было. Исключительно дома. Причем у него было большое достоинство — он не похмелялся. То есть на работе он почти свеженький голубчик, а вечерком дома с устатку и примет. И надо сказать, Валя долгие годы не возражала: деревцо, если его не поливать, засохнет, и не пьют только памятники, и все такое.
Более того, в первые годы семейной жизни (а поженились они рано, по двадцать им было) Валя и сама могла присоединиться к мужу. Ну, в субботу (праздничный стол, это само собой) или ее выходной. И как это славненько: приготовить что повкуснее да так две-три рюмашки принять, а почему бы малость и не попеть, да, а почему и не попеть, когда душа поет и просится сердце в полет. И так это вопросительно глянуть друг на друга, а не пора ли и в субботние баиньки, поскольку после таких посиделок объятья что-то такое крепче и длительнее.
Да, дружная была семья.
Надо напоминать, что Николай не только выпивал, но и закусывал, роста он высокого, и к сорока пяти годам у него был крепкий загривок, тугой плотный животик, и поскольку ходил Николай как бы набычившись, в нем ощущалась скрытая сила, и всякий человек молча просил — пусть эта сила всегда будет скрытой. Да, коротко стрижен, лоб не сильно больно широкий.
Теперь сыновья. Старший Алексей. Ростом и силой он в отца. Покуда, правда, не успел налиться лишним весом. Сразу после армии пошел по охранному делу. Когда Валю спрашивали, где сын работает, она отвечала — в охранных структурах. А что он охраняет? А, видать, структуры и охраняет. Зарабатывал хорошо: теплое кожаное пальто, кожаная куртка, дорогие сапоги.
Теперь младшенький — Сева. Он тоненький и звонкий. Ну что жердь. Правда, прямая жердь. Он у меня кушает хорошо, я буквально силой все в него вбиваю, а он тощий, что жердь. Учился Сева в каком-то техническом техникуме, видок имел странноватый: хилая-хилая бороденка, волосы схвачены ленточкой в косичку. Да, и круглый год носил белые штаны. Нет, не то чтоб штаны у него одни и они именно белые, нет, штанов, разумеется, было несколько, но носил Сева только белые.
Да, можно спросить, а чего это людей, прямо сказать, не совсем молодых все называют просто Николаем и просто Валей. А черт его знает, почему. Ну, если женщина двадцать пять лет работает на одном и том же месте, не станешь же ты ее ни с того ни с сего Ивановной называть. Ладно.
Да, а жили они всегда сносно. Тут Валя следила: как культурные и передовые люди, так и мы. Начали передовые люди цветные телики покупать — и мы. Завели видик — и мы. Начали стены обклеивать красивой природой — озером, там, красивым лесом, — и мы. Разумеется, все делал Николай, а позже ему начал помогать Алексей. То есть вполне ухоженная квартира, в которой все есть, соответственно, живут в ней вполне передовые люди.
Ну, вообще, не забыть бы про Валю рассказать, ну, вообще. Она же главное лицо во всей этой истории.
Всю жизнь, то есть с двадцати лет, Валя — продавщица в большом гастрономе. Отделы менялись, это понятно, то бакалея, то мясной, то алкогольный, магазин же она не меняла ни разу. Даже когда он перешел от государства к хозяйке.
Надо сразу отметить некоторую странность Вали: хоть всю жизнь она по торговому делу, а улыбчива. Невысокого роста, складненькая, светлые волосы скобочкой и, значит, улыбчивая.
Да, еще странность: туловище ее как бы делилось на две части. Верхняя при ходьбе почти неподвижна, зато нижняя — на работе, в шутку, понятно, называли ее шатунно-кривошипным механизмом — так при ходьбе и пишет. Причем Валя признавалась, это помимо ее воли, почувствует на себе посторонний мужской взгляд, мгновенно включается шатунно-кривошипный механизм.
То есть улыбчивая пухляво-вертлявенькая беляночка. Все!
Нет-нет, может показаться, что она вертихвостка, нет-нет, этого за ней не наблюдалось. Ну, может, по малости, накоротке, если человеку уж очень надо, то чего не сделать ему что-либо приятное. Но вряд ли. Все-таки продавщица самого большого гастронома — человек в городе заметный. Гульнула на стороне — знали бы, пожалуй. Так что когда Валя говорила, я глупостями, помимо мужа, не занимаюсь, оставалось только ей верить.
Но это окружающие. А тут важен взгляд не окружающих, но исключительно законного мужа.
Нет, правда, это привычный и повсеместный путь от нескольких рюмашек за праздничным столом до ежедневной бутылки — даже и рассуждать об этом пути неинтересно. Понятно, не за месяц и не за год проходит человек этот путь от веселой легкости за семейным столом до постоянной угрюмости, от шального блеска в глазах, ой, что я с тобой сделаю (и ответного шального блеска, как же ты меня напугал, ну, сделай, сделай), до бесконечной, хотя и разнообразной ругани. Николай этот путь успешно преодолел. Нет, тут спорить не о чем: ежедневная бутылочка не укрепляет ни организм в целом, ни отдельные части этого организма.
И Николай стал отчаянно ревновать. Хотя, может, кто же это скажет, было у него какое-то точное знание, вот его жена была с тем-то и тем-то. Но это вряд ли. Да, прыткость, улыбчивость, некоторая даже вертлявость. Напомнить можно и про шатунно-кривошипный механизм. Валя и мужу, и — главное — подругам упорно говорила: я не такая, если он думает, что я проходной двор, открытый всем ветрам, то ошибка. Пожалуй, ей можно было верить.
Словом, так. Интересно знать, сколько лет можно терпеть такое вот положение? Ты приходишь с работы, отвертевшись, отпрыгав часов так двенадцать, тебе бы тихонечко посидеть у телика, малость отойти от торговой запарки и уж потом прибиваться к плите — три мужика, а как же, но тебя ждет грозный набычившийся муж с уже опрокинутой в бездонное нутро бутылкой.
Ну, и с руганью. Нет, правда, теперь он уже ни одного нормального слова не говорит, один мат-перемат, но покуда терплю.
Хотя надо сказать, Николай не раз требовал: уходи из торговли, больно много народу там вокруг тебя вертится; а куда же я уйду, в уборщицы? я же помимо торговли ничего делать не умею, да и хозяйка ко мне хорошо относится, не обижает. В самом деле, не в уборщицы и не в дворники идти. Нет, это ты кончай с бутылочками, ну в субботу, ну в праздники, ну после бани, я же человек и понимаю, но не каждый же божий день, ты даже телик не смотришь, ты совсем стал как сельский кулек. На что Николай сравнительно твердо заявил: и имею право — на свои и заработки хорошие (что правда — на свои и заработки хорошие), ну не можешь самостоятельно остановиться, сходи к доктору, да я сам себе доктор, захочу — остановлюсь без всяких докторов, ты еще не знаешь, какая у меня воля.