Второе. Не было быстрых танцев. Все больше танго и бальные. Но какие! Ангелина Васильевна даже забыла, что такие танцы существуют, «Конькобежцы», там, «Венгерский», в последний раз Ангелина Васильевна танцевала их в пионерском лагере. Когда певица торжественно объявила: «Конькобежцы!» — люди бросились в центр зала.
Ангелина Васильевна удивленно посмотрела на соседку, чему это они радуются, и та объяснила, что человек пятнадцать-двадцать — постоянные люди на танцах, все они когда-то здесь лечились, и теперь в танцевальные дни — по средам и субботам — приезжают, чтоб, значит, встретиться друг с другом и повеселиться.
Эти люди выделялись вот чем: они вели себя вольнее всех прочих и одеты были помоднее. То есть они к танцам специально готовились — одежду взяли у дочек и даже внучек. Такое то есть сочетание: люди весело танцуют, одежды у них сравнительно модные, а лица старенькие. Что характерно, все хорошо танцевали, но это уж тренировка.
Больше всех Ангелине Васильевне понравился тоненький стройный мужчина. Росточка небольшого, в темных брюках и легком белом свитерке. Подросток с белой густой гривой. Спинка прямая, голова вскинута. А как он прищелкивал каблуками, как вбрасывал кверху руку в «Венгерском танце». Лет семидесяти так пяти. Все называли его, кажется, Володей. Нет, пожалуй, абсолютно и исключительно верно — Володей.
Да, а там было принято, кто кого хочет, тот того и приглашает, хоть мужчина женщину, хоть женщина мужчину. Ну, Ангелина Васильевна, понятно, никого не приглашала — давно не танцевала да и не так воспитана.
А ее, это да, приглашали постоянно. Так что в конце вечера еще раз подумала, а я ничего себе, нет, правда, так и подумала, а я еще ничего себе.
Как бы по новой училась танцевать, сперва робко, спотыкаясь, а потом ничего, пошло. Да, пошло. Впервые за много лет ей в этот вечер было именно что весело, и по средам и субботам до конца лечения Ангелина Васильевна ходила на танцы.
Все понятно, красивый зал, натертый блестящий паркет, люди весело танцуют, и все это означает, что жизнь на самом-то деле продолжается, с тобой ли, без тебя, но продолжается, и все-таки, не будем хорохориться, лучше с тобой, чем без тебя.
Эти люди, что ездят на танцы, они ведь не в лучшем положении — все постарше Ангелины Васильевны, и все перенесли по одному и по два инфаркта, а Володя даже три. Но как прямо спинку держит, но как голова вскинута и как, значит, каблуками щелкает.
И он нравился Ангелине Васильевне все больше и больше. Нет, а правда, чего унывать, сколько отпущено, столько и отпущено, и уныние, если разобраться подробно, большой грех, оно-то, главным образом, и уносит людей прочь от этой земли.
И она все ждала, когда Володя пригласит ее на танец, и когда пригласил — слегка щелкнул каблуками, голову уронил на грудь, — она так разволновалась, что поначалу не могла попасть в такт музыке, и чуть даже взмокли ладони, и лицу стало жарко.
Словно бы она все в своей жизни проходит впервые, ну да, первый бал, и впервые мужчина пригласил ее на танец, и ладони взмокли, а лицу стало жарко.
Новенькая, спросил он, она кивнула, и он одобрительно посмотрел на нее. Двигался легко, почти даже невесомо. Ласковый голос, темные веселые глаза, густые седые брови. Замечательно потанцевали. После танца слегка сжал руку, усадил, щелкнул каблуками, уронил голову на грудь.
Ну да, первый бал, первое приглашение, первое пожатие руки — признательность, и намек, и надежда на дальнейшее знакомство.
В оставшееся время по средам, значит, и субботам Ангелина Васильевна ходила на танцы, и когда уезжала из санатория (что характерно, не сама уезжала, но на машине, больница привезла, больница и увозит, такой порядок), подумала, а ведь эти двадцать четыре дня и были лучшими в моей жизни, то есть все совпало: впервые не она обо всех заботилась, а все заботились о ней, и на всем готовеньком, и за всю смену не было ни одного дождя, к тому же ходила на танцы и даже была веселенькой.
Понятно, ей хотелось, чтоб это состояние длилось и далее, и она сказала себе, девочки, даже и постарше меня, ездят на танцы, буду ездить и я — а хоть что-то ждешь приятное.
Да, но ведь что оказалось? Оказалось, что время по-разному ползет, когда человек в унынии и когда он весел. Когда ты каждый день берешь с боем и не знаешь, хватит ли денег до получки и потому надрываешься в тревоге, время ползет медленно, спотыкаясь на каждой колдобине. Но что характерно, когда время уже пройдет и ты кинешь взгляд в прошедшую жизнь, то невесело ахаешь, да куда же это жизнь подевалась, как же незаметно она просквозила, но каждое мгновение, напомнить, при этом ползет медленно, спотыкаясь, значит, на каждой колдобине. То не слишком сложно Ангелина Васильевна хватила, нет?
Когда же ты весел, все как раз наоборот: время летит навылет, ты его не замечаешь, и когда оглянешься, ух ты, скажешь, позади меня не выжженная тоской пустыня, но ух ты, сад весенний, и там вон цветочки, и там травка, и на веточках птички поют. Клянусь этой травкой, и этими садами, и осенью птичек, к примеру, соловьев на этих ветках, жизнь моя прошла не зря.
После санатория жизнь полетела очень уж резво.
Ангелина Васильевна сдержала данное себе слово, и больше она не надрывалась. Отсидела на больничном, сколько позволили, а потом оказалась перед выбором: взять инвалидность и сидеть дома или все же помаленьку работать.
Она ушла из отделения, где надорвалась, в процедурный кабинет поликлиники. Нет, не уставала. Всего три дня в неделю — с двух и до восьми. Никогда не была такой свободной. Ходить по домам для приработка уколами бросила. Пенсийки и процедурного кабинета на одного человека, тем более неизбалованного предыдущей жизнью, хватало.
Вот именно что на одного человека.
Потому что дети оказались сообразительными: Сивку крутые горки укатали, и впредь рассчитывать можно не на Сивку, но исключительно на себя.
Нет, на детей Ангелина Васильевна не обижалась — они навещали ее и в больнице, и в санатории, а вот понятливость их хвалила.
Значит, так. Сын получал копеечки в своей лаборатории, но работу любил и в ожидании лучших времен не хотел ее менять. Да, а становиться вышибалой или мафиозником он не хотел. Да, но жить-то надо не только что в будущем, но прямо-таки и сейчас. Словом, сын закончил соответствующие курсы и стал милиционером. Что ему там платили, сказать трудно, но обходился без материнской помощи. Ну что там рассуждать, любимая работа, нелюбимая работа, если жить маленько надо, тем более с малолетним дитем.
Теперь его сестра. Уж она-то, точно, ничего не умела делать, помимо учить младшеклассников. Да, но она вышла замуж.
Тут история даже трогательная. Она нравилась одному военному человеку, точнее, моряку и даже капитану какого-то ранга. При этом ученому человеку — кандидату тоже каких-то наук. Да, а у этого ученого капитана четыре года назад умерла жена. А дочь Ангелины Васильевны была первой учительницей сына этого военного моряка, и сын и отец очень хорошо относились к учительнице, и отец несколько раз звал ее замуж. А она вроде того, что не больно-то я его люблю, да, человек он хороший и обеспеченный, но не больно-то я его люблю.
А когда заболела мать, она, видать, подумала, а чего ждать, годы-то идут и исключительно не в мою пользу, человек он хороший, к тому же обеспеченный, да я еще и своего ребеночка успею завести и уж его-то я буду любить, это точно. Ну, так, не так она думала, сказать трудно, а только она вышла замуж и отселилась от матери.
И Ангелина Васильевна осталась одна в двухкомнатной квартире. Конечно, она по-прежнему любила детей и внука, она ходила к ним в гости и делала подарки, но теперь это было совсем другое дело: есть свободная денежка, можно что-то купить внуку, ну, там, костюмчик или игрушку, а нет, так уж нет. То есть свободный выбор.
А по средам и субботам Ангелина Васильевна ездила в санаторий на танцы. Да, это далеко, это два с лишним часа в один конец, но на любимое занятие люди и побольше тратят. Или вот, она читала в книжках и видела в кино, люди на свидание даже в другие города летают. И Ангелина Васильевна с нетерпением ждала прихода среды или субботы, она надевала лучшие свои вещи, она днем перед танцами отсыпалась, чтоб выглядеть посвежее.