Цены, значит, прыгнули до небес, и как вспомнит Маня, за какие цены дом продали, так стонет, словно у нее клещами тащат здоровый зуб. Видать, что-то в голове у женщины перемешалось; если, к примеру, дом продали за сто тысяч, но это, к примеру, коммерческая тайна, то сейчас за него можно было взять два или три миллиона. Так чего же мы, дураки, взяли сто тысяч, если могли взять два или три миллиона. Вот так странно она рассуждала. Исключительно в свою пользу.
И однажды Маня даже сообразила, что брат договорился с покупателями: мол, обозначим одну цену, а продадим за другую. Налог платить меньше, а разницу себе в карман. Нет, если б сестре и племянникам, это нормально, но ведь он исключительно себе в карман положил. Точно — так оно и было. Да, инженер-полковник, а какой хитрованище. Молодец. Сама Маня так бы и поступила.
Она к брату, раскрыла твои козни, отдай и не греши. С детьми Юши можешь не делиться, а сестру, родную и младшую, не обидь.
Виталий Андреевич даже за сердце схватился. У меня офицерская честь, кричал, у меня достоинство, как ты могла такое подумать, я же твой брат родной. Одумайся. А чего мне одумываться, если я и так знаю. И ты можешь это доказать? Тут Маня, понято, сообразила, что доказать она ничего не может; не идти же к новым хозяевам дома: мол, а скажите по секрету, как дело-то было, они ведь и разговаривать с нею не станут. А могут еще и выкинуть далеко за пределы дома. К слову, ее родного дома.
Ты себя, Маня, ведешь не как сестра, а как аферистка. Поэтому так. Пока не одумаешься, ко мне не приходи. Нет у тебя старшего брата, нет, забудь про него. Захочешь маму видеть, позвони, я тебе ее сразу привезу. А хоть на месяц. А теперь дуй из моего дома. А то у меня инфаркт будет. Я и так из-за тебя плохо сплю. А мне свое здоровье дорого.
Это Маня как раз понимала: брат любит маманю, и ему дорого здоровье.
Дальше так, дальше дело странное пошло. В общем, однажды Маня похитила свою мамашу. Ну, она знала, что днем маманю выводят во двор и несколько часов она там вольно и общедоступно сидит. И вот однажды Маня попросила детей Юши привезти маманю. Нет, не сказала, похищаю, нет, ваша бабушка сидит во дворе и ждет, что вы привезете ее ко мне. Ну, те и привезли. Бабуля им рада и едет повидать любимую доченьку.
Ну вот. А когда жена Виталия Андреевича спустилась за свекрухой, той нигде нет. Переполох — мама пропала. У нее ведь не вполне ясное понимание жизни, куда-нибудь ушла и заблудилась. Бегают по городу, по парку, в милицию, в больницу. Нет мамы! Что делать? Повесили объявление — пропала старушка, ушла и не вернулась, вознаграждение гарантируем.
Наконец Виталий Андреевич звонит сестре, та ведь должна знать правду, какое горе, мама пропала. А Маня так это весело говорит: и вовсе не пропала, теперь она у меня будет жить. А чего ж не предупредила и забрала без вещей? А я ее не забрала, а ее, это называется, похитила. И ты ее больше не увидишь. Ты меня выпер? Выпер. А теперь я тебя выпираю. А то ты больно хитрозаденький, дом толкнул, а деньги загробастал. Маша очень сердится, что я маму привезла, и она требует, чтобы ты ту денежку, что захоботил, нам отдал. А так Маша лютует. Но ведь это шантаж, Маня. А называй, как хочешь, но если я сказала так, то уж перетакивать мы не будем.
Ну, Виталий Андреевич едет к Мане, а та дверь не открывает, поглядывает в глазок и повторяет то, что уже откричала по телефону. Покуда денежку не отдашь, маманю не получишь. И жду я от своего брата тысяч так пятьдесят. Одумайся, Маня, это же не шуточки, оставь ты эти игры ради группового эгоизма и материальных амбиций, не превращай родную мать в заложницы.
И начал в дверь ломиться. А Маня грозит милицией, не хулигань, прошу, маму за просто так, на халяву не получишь. Ну, пусти хоть глянуть, здорова ли мамочка. Пустила, но не дальше порога. Мама сидит на кухне и чай пьет. Улыбается — понятно, ведь сын родной пришел. Да, но сидит в одних трусиках и маечке. Ты что ж это, Маня, мамочку в таком виде держишь? Так ведь жарко, а топят, как в лютый мороз. Да, а сестра и племянница заняли боевые позиции, и ясно: мамочку не уступят, если что, и глаза выцарапать не постесняются. Ну, бросил в сердцах: одной — дура какая, другой — экстрасенска хренова, и ушел. Сел на лавочку во дворе и не знает, что делать.
Тут главное, мамочку до слез жалко. Маечка-то грязненькая. Не ухаживают эти поганки за мамочкой, гулять не выводят. Да еще, поди, голодом морят. Ну, что делать? Ну, вот что делать?