Ну, подробности тут неизвестны, но по веселью в глазах, по радостной улыбке все понимали: Вале новый мужчина понравился.
Он ласковый, как теленок, говорила Валя. Не поверите, больше всего он любит носить меня на руках. Он может так и предложить: давай я тебя поношу на руках и убаюкаю. Да, носит и убаюкивает. Ну, тут все понимали, Валя присвистывает, еще можно понять, когда на руках несут до койки, а что просто так, говорить ласковые слова и убаюкивать — нет, это женщина присвистывает. А Вале, видать, нравилось, что ее новый мужчина ласковый. Все понятно, за много лет привыкла, что муж обзывает по всякому, слова доброго не скажет, и если пристает к тебе (если пристает), то исключительно в силу крайней нужды и с отчаянным сивушным запахом.
Ладно, чтоб сказать коротко: инженер любил Валю, а она, похоже, любила его.
И этот новый ее мужчина каждый вечер встречал Валю с работы. Нет, правда, это даже странно: по телику кино гоняют, политики ссорятся, а ему на это тьфу и растереть — он жену встречает.
Нет, правда, девочки, я даже не знала, что так бывает, тороплюсь домой не потому, что ждут голодные рты, а вот знаешь, человек без тебя буквально жить не может. Теперь я думаю, а что я знала в своей жизни? Даже не помню, любила ли я Николая хоть в молодости, — всю память мою задушил водочным запахом. Хоть в пожилые годы покой и уважение. Это счастье, что я его встретила: всю жизнь прожила бы и не знала, что бывает по-другому, чем у нас с Николаем.
Но! Но не надо так понимать, была одна семья, и сразу другая — и все! и чистое поле, и я иду по этому полю, срываю цветочки и нюхаю их, а что у меня за спиной, ну ничегошеньки не помню.
Этого не было. Валя жила как бы на две семьи. Новый муж (нет, даже и не муж, поскольку с Николаем Валя не разводилась) и постоянная семья.
Когда была свободна (работа, и это понятно, у нее сменная), заходила домой, стирала белье, убирала квартиру, чтоб мужчины не превратили ухоженное жилье в берлогу, готовила еду. А то и в обед забегала. Нет, не кукушка, вот мои младенчики, а я, ку-ку, полетела в другое гнездо. Этого абсолютно не было.
Но городок ее выбор не одобрял.
Потому что к Вале был один вопросик.
Штука в том, что младшенький сынуля — вот как раз Сева — был болен. Лет в пятнадцать он тяжело простудился, и с тех пор у него начались приступы задыхов. В больницах лежал, это понятно. Болезнь назвали коротко и ясно — астма. То есть избегай простуд и нервных потрясений, всегда держи при себе вот такие таблетки и вот такую пшикалку. Как почувствуешь начало задыха, глотай столько-то таблеток и, открыв клювик, делай столько-то пшиков. Ну, если не поможет, вызывай «скорую».
Вот за это Валю как раз и осуждали. У тебя младшенький сынуля болен, а ты ушла к другому. Подумаешь, у нее сердце не ныло, как там мой младшенький, каждый вечер звонила домой, как ты, Сева, подумаешь, она оставила сына на необитаемом острове, а сама уехала в далекую красивую жизнь. Если что, Сева, сразу вызывай «скорую», на отца не надейся (что понятно, «скорая» не примет вызов у заплетающегося языка, а дайте нам что-нибудь более трезвенькое), к тому же приступ все-таки раскочегаривается постепенно, несколько часов, так звони мне, я все брошу (если на работе), прибегу и успокою. А не помогу, так сама вызову «скорую».
Еще раз напомнить: хоть и тревожилась постоянно за сыновей (а какая мать не тревожится), но была в это время именно что счастлива. Главное, постепенно она даже перестала скрывать, что счастлива.
Это, значит, Валя.
Теперь мужчины.
Ну, с Николаем все ясно. Если он засаживал при жене, то чего бы это он начал стесняться засадить влагу без жены. Но мотивчик малость изменился: теперь он засаживал с горя, ну, какая подлая у него жена, ведь она нас бросила, и нет достаточных слов, чтоб выразить, какая она гадина.
Разумеется, это одни догадки, прояснить этот мотивчик уже никто не может.
Да, но с уходом матери старший сын Алексей с устатку — после суточного дежурства — тоже мог засадить бутылочку. Взрослый человек, работает в охранных структурах — имеет законное право засадить.
И тут странная картинка: сидят за одним столом, закуска общая (что сами купили или мама принесла), а бутылочку каждый придавливает свою.
И этому есть объяснение.
Странно даже сказать, но у ребят не было такого: вот маманя, что кукушка, перелетела в другое гнездо, а мы, малые кукушата, разеваем клювики, дай нам червячка, дай сиротам червячка. Что сыновья мать любили, это понятно. Любят даже самых гулящих и бомжищ. Но Алексей и Сева не обижались на мать, что их родного батю оставила, нет, мама хорошая, а тебе, батяня, так и надо.