К примеру, когда Валя приходила домой и там был Сева, так он радостно тянул: мама пришла, чуть не всхлипывал от радости, и они, обнявшись, некоторое время стояли молча, словно после очень долгой разлуки.
Значит, расклад ясен.
Папаня теперь поддавал с горя. Он засадит свое, сидит мрачный и громко зубами скрежещет. И это сердило Алексея. Что понятно: он свое засасывал не с горя, а от переизбытка молодых сил и оттого, что жизнь, вообще-то говоря, радует. И ты, батя, зубами не скрежещи, если сломаешь зубы, я тебе кашку с ложечки скармливать не буду. Не будешь, соглашался отец. Ты как твоя мать. Далее, и это понятно, долго ругал свою жену.
А то Николай на высоте обиды со всего маху грохнет лбом по столу, ну да, освободит нужное место и ба-бах лбом изо всех сил, так выражая отношение к жене и жизни своей, которые оказались довольно паскудными.
Да, а Алексей очень не любил, когда отец ругал мать, и он честно предупреждал: ты, батя, на мать не греши. Я ее в обиду не дам. Будешь на нее бочку катить, я тебя когда-нибудь убью. Убьешь, убьешь, соглашался отец, ты такой.
Нет, даже не представить, что вертится в голове этого молодого человека, путь даже под крепкими парами. Паренек как паренек, не хулиганил, служил как надо, батя на присягу ездил, из полка благодарность присылали, какого орла вырастили, в охранных структурах служит, куда, это понятно, берут не всякого, но лишь отборного человека. Нет, ничего не понять: я тебя, батя, когда-нибудь убью!
Вот в старой песенке поется, пять минут все меняют очень круто. Да одна секунда все может сменить не только круто, но и безвозвратно.
Значит, так. Был конец июня, то есть самый накал белых ночей. Часов десять вечера, и солнце все не скатится с неба. Да, а Сева, собираясь зайти к друзьям и послушать музыку, сидел в своей комнате — он не любил жару и тополиный пух и ждал, пока спадет хоть жара.
А те, двое, размякшие от жары и бутылочек, сидели на кухне. И отец, видать, в тот вечер как-то особо ругал свою паскудную жену, этот вот тощий-тощий и, видать, в корень пошел, а твоя мать и рада, им, бабам, только одно и надо, известно чего.
И вот он, привычно выматерив жену, встал из-за стола, глянул в кухонное окно, потянулся, может, он хотел убедиться, что солнышко падает в залив, и, следовательно, ему, трудовому человеку, пора баиньки, и тут Алексей говорит: я обещал, батя, убить тебя и вот убиваю, и привычным натренированным движением сунул кухонный нож отцу точнехонько под левую лопатку и привычным же движением нож вытащил. Ну да, словно бы он в спортивном зале, и перед ним не отец родной, но исключительно учебная кукла.
Которая повела себя странно для учебной куклы: сползла по стене, встала на колени и упала навзничь. И что характерно, не дышит и глазами не моргает.
Алексей заглянул к брату: пойду на пруд, вода буквально парная.
Ну, что было с Севой, когда он увидел отца в луже крови, говорить излишне. Понятно, покричал от страха. Однако сообразил позвонить в три места: в милицию, на «скорую» и матери — Лешка папу убил.
Первой приехала милиция. Сразу взяли Севу за горло: признавайся, гаденыш, ну, пару раз дубинками огрели, ну, не убивал я, они тут с братом выпивали, но ведь брат не мог убить, это кто-то другой, да кто другой, кто другой, признавайся, а то задушим.
Ну, это не я, заплакал Сева, и мильтоны, видать, поняли, что этот хилый паренек с жидкой бородкой и с жиденькой же косичкой с одного удара не завалит не только что такого здоровяка, как его отец, но и муху.
А где брат? Он на пруд пошел — вода буквально парная. Обычно с тарзанки прыгает.
Одного милиционера оставили ждать «скорую», остальные на пруд.
Тут прибежала Валя: ну, горе и ужас, рассказывать невозможно.
Да, и от всего этого у Севы начался тяжелый приступ.
Приехала «скорая». Доктор трубочкой послушал Николая, глянул ему в глаза, нет, нам тут делать нечего. Милиционер по рации вызвал машину — увозить труп.
Да, а у Севы тяжелый приступ. Сейчас, сыночка, все пройдет, это все неправда, в жизни так не бывает, чтоб Алеша — и папу, так не бывает. После укола Сева раздышался.
А в это время милиция подъехала к пруду, Алексей как раз подходил к бережку, городок маленький, все друг друга знают, тем более парень в охранных структурах, его мильтоны сразу узнали и под локотки — колись! Да вы что, родного батю, да вы офигели! Ну, наддали ему, нет ли, сказать трудно, все-таки в охранных структурах. Да, но отца родного прирезал. Видать, все-таки наддали. Тот и признался. А куда деваться? Не на брата же валить. А сказки — мол, кто-то зашел в дом, сунул бате нож под лопатку и убежал — сказки для детсадников. Милиционеры были хоть и молодые, но не детсадники же. Увезли.