Словом, в один замечательный весенний день Александр Иванович купил телевизор. И когда приехал мастер и все отладил, Александр Иванович буквально ахнул. Одно дело старенький и нецветной телевизор, маленький, что кукиш, и другое дело — огромный и цветной. Да, другая жизнь, и все совсем иное. Или ты наблюдаешь жизнь в узкую щелочку, или ты ее наблюдаешь, распахнув окно в сад. Да, ты распахнул окно, а в саду разливается весна — яблоньки цветут, цветы распускаются, птички поют. Есть разница?
Трудно ли представить, с каким нетерпением поджидал Александр Иванович любимую передачу, как радовался он, узнав, к примеру, что у Полины голубые глаза или что волосы у Анны огненно-рыжие. Да, прежде ты думал, что они черные, но на самом-то деле, оказывается, огненно-рыжие и полыхают, и это уже совсем другой человек, совсем иной характер. Слепец, совсем слепец! Представить себе, у Веры на правой щеке маленькая родинка, и от этого лицо становится еще трогательнее.
Да, когда жизнь из маленькой и одноцветной становится огромной и многокрасочной, это всегда радует и даже потрясает. Ну, вроде того, что близорукий человек долгие годы смотрит на небо и видит там место пустое, а тут впервые в жизни подберут ему очки: ба! да какие звезды, какие закруты на небе, какие туманности Андромеды. Потрясает? Это конечно.
Да, а какие маечки у девушек, какие трусики, какие тапочки — ой-е-ей!
Что эти девушки стали Александру Ивановичу еще ближе, еще дороже — это все ясно. Он счастливо и весело прожил весну и лето. Когда у человека есть не только умственный труд, но и красивая, дружная семья, старость течет повеселее. Это, конечно, так.
И что удивительно, Евстигнеевы не обманули и осенью забрали старика к себе. Как и обещали, выделили отдельную комнату. Туда и поставил Александр Иванович свой телевизор. Все понятно, общие передачи он мог смотреть со всеми вместе, но «Ритмическую гимнастику» только в своей комнате. Личная жизнь потому и личная, что проживать ее надо лично.
Ни разу не пожаловался Александр Иванович на Евстигнеевых, мол, обдирают его, что липку, и морят голодом. Этого, выходит, не было. Ну, старичок — член семьи, он наш дедуля.
Сколько-то из пенсии Александр Иванович оставлял себе, но основное отдавал Евстигнеевым. В самом деле, не солить же деньги, тем более хоронить его будут именно что Евстигнеевы. Прихваливая свою жизнь Валентине Дмитриевне, подъездной, значит, хлопотунье, он уверял, что живет как при коммунизме. Ну да, есть крыша над головой, сыт, ничего делать не надо и хорошо с развлечениями. Он рассказал Валентине Дмитриевне и о своей прошлой жизни: жену схоронил двадцать лет назад, а дочь — шесть лет назад. Дочь была безмужняя, у нее с ранних лет прыгало давление, вот и умерла пятидесяти двух лет от парализации всего организма. С отцом жила недружно, нет, она постоянно указывала, что загубила жизнь на старого придурка.
Новая жизнь, значит, Александру Ивановичу нравилась. Все понятно, не надо дергаться по хозяйству, не надо раз в неделю по морозу ездить в баню, а хоть каждый день лежи в горячей ванне. Ну да, как при коммунизме. И можно хоть весь день смотреть свой цветной телевизор.
В эти месяцы девушки, как никогда, были красивы и ловки. И если прежде Александр Иванович мог сделать им замечание, вот ты, Полинушка, сегодня небрежна, как бы выпадаешь из коллектива, а ты, Верочка, похоже, сегодня не выспалась, небось, ходила с другом в ресторан или на танцы, на какие-нибудь буги-вуги, нет, дорогие мои, нельзя вести себя столь легкомысленно, следует помнить, ваше умение — достояние всех, так старайтесь, умелицы, не подводить своего старого друга; если прежде, значит, Александр Иванович мог упрекнуть своих девушек, то в эти месяцы они были буквально безупречны.
Да, счастливые месяцы. Никаких разногласий, никаких споров, и счастлив человек, у которого дружная семья, это даже и позавидовать можно: надежный тыл жизни, надежная защита от разных там пертрубаций.
Счастье в эти месяцы было таким полным, что иной раз Александру Ивановичу даже и грустно становилось. Ну да, человек долгие годы идет к вершине жизни, наконец дошел, вот бы задержаться, сколько-нибудь пожить бы на вершине, но нет. Но нет! Сразу начинается спуск, и что характерно, все вниз да вниз, и вот уже летишь и летишь, и не за что уцепиться, и летишь буквально до последней остановки.
Да, иной раз мог Александр Иванович охватить свою жизнь абсолютно невероятно. Ну, историк же. Да, Историк.
Ближе к весне стало появляться предчувствие: тут что-то не так, не может человек быть счастливым долгое время, ну, не может, и, значит, что-то должно произойти. Мне не надо никаких перемен, а надо мне, чтоб жизнь, какая она есть сейчас, текла до самого последнего конца.