Что характерно, их «ящик» сокращали дважды — одеяла на всех не хватает, — но оба раза Геннадий Алексеевич и Альбина оставались под одеялом, хотя и очень тоненьким, конечно.
Да, а сын закончил школу, думал прорваться в институт, но не успел сделать даже первую попытку, как его подгребли в армию.
Ну, те два года, что сын служил, концы с концами кое-как сводили, нет, о крупных вещах даже речь вести не стоило, но на еду хватало, тем более в магазинах всего навалом, и это, конечно, глаз радует. Зарплату задерживали, но люди небалованные умели растягивать денежку, что резину.
Уж как они в это время переживали за сына, вопрос другой, это вопрос родительский, а не денежный.
Тем более Геннадий Алексеевич даже на присягу сына ездил и гордился: с одной стороны, вот какой у меня взрослый сын, ему уже автомат доверили, с другой, порядочный у меня все-таки паренек — какое ни есть государство, а не в пример друзьям отлынивать от армии не стал.
Тяжело стало, когда сын вернулся из армии. Зарплату задерживают по два-три месяца, а мальчика надо одеть и подкормить после скудных армейских хлебов.
Нет, в самом деле хороший паренек, все понимал: специальности никакой, хотел бы учиться, но надо совесть иметь, не сидеть же на родительских шеях, если эти шеи отощали, буду учиться потом, когда жизнь малость улучшится, ведь так, как сейчас, не может продолжаться долго, это ведь несправедливо, что трудовые люди не могут себя прокормить.
Конечно, работать. Только где? Нет, он тыркался, что-то там поохраняет, что-то там погрузит, но это непостоянно, и главное — везде его надували.
Даже попытался к торговле прибиться и что-то с лоточка продавал, так его избили, товар отобрали и предупредили честно: еще раз увидим у лотка, сразу откусим голову твою дурную.
Вообще-то Геннадий Алексеевич руками все умел делать — и квартиру, и телик отремонтировать, и сантехнику поправить. Но исключительно в своей квартире. Скромный он был, вот в чем дело, если я для себя что-то умею, то это вовсе не значит, что я могу свои руки объявить кооперативом и ходить по чужим домам — нет, такой отваги у него не было.
Первой начала раздражаться Альбина: есть чем за квартиру заплатить и на еду в общем хватает, но вдруг перегорят холодильник или телик, ну, это ладно, может, ты починишь, а если развалится зимнее пальто, что делать, ладно, обувь, штаны — это куда ни шло, а ну как развалится пальто. О большом ремонте квартиры я уж и не говорю.
То есть, как все женщины, она раздражалась, причем, что характерно, не на мужа, а на государство: были одни бандиты, пришли другие, если прежние жрали в одно горло, то эти в три, ну, и так далее, это уж всем известно; Геннадий же Алексеевич по-другому реагировал на жизнь, вроде того, что у власти, конечно, бандиты, но и сам-то он что за мужик, если не в силах кормить семью, довольно маленькую, признайтесь. Осенью и зимой помимо основной работы он нанимался сторожить частные гаражи, и это давало семье дополнительную копеечку.
Да, но Геннадий Алексеевич стал каким-то унылым. То ли свободного времени не было, то ли сил стало поменьше, а только он позабыл про велосипед и лыжи и стал вот именно что унылым, не поймешь: то ли человек хочет есть и спать, то ли в любую минуту готов заплакать.
Казалось бы, ты не хуже и не лучше других, все вокруг терпят, терпи и ты, но нет: терпения у Геннадия Алексеевича как раз и не было, и он, значит, очень не здорово реагировал на окружающую жизнь.
А каждому известно: если у человека исчез боевой дух, если человек уныл и может в любую минуту заплакать, он непременно заболеет. Заболел и Геннадий Алексеевич.
И что характерно, за всю жизнь ни разу не чихнул, а тут заболел, да сразу так серьезно, что ему дали инвалидность, причем такую, что вам, дорогой наш человек, работать никак невозможно. То ли у него легкие, то ли желудок, то ли и то и другое. Альбине объяснили, что муж ее — не жилец, то есть нет, какое-то время жилец, но время это небезразмерное. Геннадию же Алексеевичу сказали, вы лечитесь, улучшайтесь, а на следующий год мы группу снимем, и вы пойдете работать.
Если раньше Геннадий Алексеевич был жилистым, то теперь стал тощим, даже иссохшим, и ссутулился, даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: врачи на этот раз не ошиблись — не жилец.
Но каждый день он встречал свою жену после работы. Сидит на скамеечке и терпеливо ждет, когда Альбина протиснется через проходную его бывшей работы. Альбина же как бы сердится, чего сидишь на виду у всех, и это понятно: зачем давать повод для посторонней зависти — наши мужья ведь нас не встречают.