По лестнице, ведущей на галерею, спускалась девушка в простом белом хитоне. Вдруг она остановилась, испуганная внезапным шумом крыльев. На плиты залитого солнцем дворика опустилась голубка. Через мгновение около нее уже кружил голубь, и зазвучала его весенняя брачная песня — «Р-рруу-р-рруу-рруу». Опершись о перила, девушка посмотрела в безоблачное голубое небо.
Тут Олимпия увидела, что во дворик через наружную дверь вошел какой-то человек в развевающемся синем плаще. Он стремительно пересек дворик и начал подниматься по лестнице. Незнакомец был молод, высок, широкоплеч. Его лицо окаймляла квадратная черная борода. Опустив голову, он о чем-то сосредоточенно думал, и взгляд его невидяще скользил по ступеням, пока вдруг не остановился на двух маленьких ножках, обутых в легкие сандалии. Тогда он удивленно поднял голову. Девушка засмеялась и посторонилась, давая ему дорогу. Голубой шарф выскользнул из ее руки и, плавно кружась, упал на плиты дворика. Чернобородый незнакомец сбежал с лестницы, чтобы поднять его, но девушка спустилась вслед за ним.
Подавая ей шарф, он сказал с улыбкой:
— Ты, наверное, дочь Эврифона?
— Да, — поблагодарив его, ответила она, и они расстались.
Он поднялся по лестнице и прошел через галерею, по-прежнему о чем-то размышляя.
Олимпия посмотрела на служанку.
— Кто это?
— Гиппократ.
— Я так и думала, — кивнула Олимпия. — И Дафна. Девушка, которую любит Клеомед, на которой он хочет жениться. Раз он этого хочет, он на ней женится. Все желания Клеомеда должны выполняться, ему ни в чем нельзя отказывать.
Она поставила ширму на место и повернулась к рабыне. Взгляд ее стал холодным и настороженным.
— Дафна уронила шарф нарочно. Мне это не нравится. Мне не нравится, что она встретилась с Гиппократом у нас в доме, еще не повидавшись с Клеомедом; Это плохое предзнаменование… Плохое предзнаменование, — повторила Олимпия, отворачиваясь от рабыни и говоря сама с собой. — А как я могу отвратить беду? Но я кое-что знаю об обычаях врачей. Гиппократ, как и его отец, наверное, связан клятвой не смотреть на жену больного, которого он лечит. А жена или невеста — какая разница? Мне нужно посоветоваться насчет Клеомеда, и вот если бы он…
Рабыня тем временем убрала жаровню на ее обычное место. Протянув руку за прутом для завивки волос, она оглянулась на хозяйку и обожглась. Прут зазвенел, покатившись по каменному полу. Олимпия вскрикнула и ударила рабыню.
— Как ты смеешь меня пугать! — И она принялась осыпать ее ударами, приходя во все большую ярость, пока та в ужасе не выбежала из комнаты. Тогда Олимпия застыла, невнятно бормоча что-то. Однако гнев ее скоро угас, она ненадолго задумалась и вдруг громко рассмеялась.
— Вот-вот! Значит, тогда Гиппократ не будет больше смотреть на Дафну. И, что еще важнее, с его помощью я верну себе былую власть над сыном. Да и разве можно знать заранее? Вдруг этот прославленный молодой асклепиад умеет лечить безумие, даже когда оно в роду? Вдруг он вылечит и моего сына, и его наставника, и меня — вдруг он вылечит нас всех троих?
Она выбежала за дверь и остановилась под колоннадой перистиля, обрамлявшей внутренний дворик и поддерживавшей галерею, на которую выходили все комнаты второго этажа. Плиты дворика заливало ослепительное весеннее солнце, но воздух был еще прохладно-бодрящим. Олимпия поглядела по сторонам, и прислушалась. Ее пальцы беспокойно перебирали завитые спиралью пряди: волос. Шафрановый хитон без рукавов был настолько длинен, что открывал только крашеные ногти ног да щиколотки.
Вдруг она быстро перебежала дворик и стремительно поднялась по лестнице на галерею. Ее ноги, обутые в мягкие сандалии, ступали совершенно беззвучно. Она подкралась к двери рукодельной — комнаты, где перед этим исчез Гиппократ, — заглянула внутрь и вошла.
В глубине была дверь в спальню Пенелопы. Ее закрывал тяжелый занавес. Рукодельная была пуста, все ткацкие станки отодвинуты к стенам: Олимпия распорядилась прекратить работу до отъезда гостей из Книда. Кругом было тихо, только с дворика доносилось нежное воркование голубей, от которого тишина казалась еще более глубокой. Если врачи в комнате ее дочери, то почему они не разговаривают и не двигаются?
И вдруг раздался какой-то новый звук. Олимпия посмотрела на занавес, но он не шелохнулся, и тогда она бесшумно, словно кошка, подкралась к двери и прислушалась, Она услышала долгий всхлипывающий стон, стук упавшего на пол тела и судорожные замедленные вздохи.