— Для тебя, Гиппократ, этот факел имеет и другой смысл. Но думай о нем, как об огне нашего искусства, искусства, дошедшего до нас от тех далеких дней, когда Асклепий был еще смертным врачом. При его свете ты изучал медицину здесь под руководством своего отца и некоторое время у нас в Книде. Ты узнал все, чему могли научить тебя асклепиады Карии. Этот факел принадлежит, тебе по праву.
Вернувшись к гостям, Эврифон вставил факел в предназначенное для этого кольцо.
— Ты, Гиппократ, не похож на других — на тех, кому, достаточно учить искусству прошлого. Ты мечтаешь о науке, постигающей природу и жизнь. Ты поставил перед врачами новую цель. Так не теряй мужества, если огонек наших знаний еще слаб, а мрак неизвестного огромен. Храни огонь этого факела и передай его дальше, чтобы он горел вечно.
Когда свадебный пир кончился и по чашам было разлито вино, Пиндар принес лиру и запел гомеровский гимн Аполлону.
«Пусть подадут мне изогнутый лук и любезную лиру,
Когда Пиндар умолк, Эврифон посмотрел на гостей, на Дафну, закутанную в брачное покрывало своей матери, и на Гиппократа в белом плаще жениха. Дафна сидела в ногах его ложа и смотрела на него. Ее обрамленное покрывалом тонкое лицо, прямая линия лба и носа, улыбающиеся губы, нежная шея казались еще красивее.
— Когда я буду далеко, — сказал Эврифон, — все это будет жить в моей памяти. Но прежде, чем я покину вас, мне хотелось бы услышать еще одну песню — песню, которую сочинил дядя Пиндара.
Племянник прославленного поэта с улыбкой взял лиру и запел:
Этим завершилось свадебное торжество. Дафна сняла покрывало, а Гиппократ — белый праздничный плащ, и они вышли на берег, чтобы еще раз увидеть Эврифона. Вскоре мимо них по каналу, направляясь к морю, проплыла македонская триера. Весла ее вздымались и опускались в такт напевной команде кормчего: «Оп-о-оп! Оп-о-оп!» Когда величественный корабль повернул к северу, они увидели на кормовой палубе одинокую фигуру Эврифона, казавшуюся совсем маленькой. Они махали ему, пока триера не скрылась за мысом.
Тогда они повернулись и пошли по берегу. По ту сторону пролива голубоватые Карийские горы отливали бронзой в закатном свете, на их вершинах ослепительно сверкал снег. Они шли молча. Мысли Дафны все еще провожали одинокую фигуру на кормовой палубе исчезнувшей за мысом триеры.
Гиппократ смотрел на плакучие ветви тамариска, клонившиеся к самой воде. Молодые иглы, еще мелкие и мохнатые, сливались в качающийся зеленый занавес, — как всегда поздней весной, он был прочерчен красноватыми полосками коры.
— А ведь сейчас еще весна, — сказал он. — Когда ты уехала из Галасарны, мне показалось, что на нашем острове вновь наступила зима. И вот опять пришла весна. Тебе дана странная власть менять для меня облик мира. Я никогда не верил в колдовство, а теперь верю. Это — колдовство жизни. Когда я увидел тебя на вилле Тимона, ты была нареченной другого. Я встретил тебя на лестнице. Сначала я увидел твои сандалии, а потом — лицо, и ты показалась мне обыкновенной девушкой, возможно даже умной, несмотря на то что ты уронила шарф и мне пришлось сбегать за ним. Но когда я в то утро уходил с виллы, ты прошлась со мной по террасе. Ты посмотрела мне в глаза и засмеялась. И наверное, в это мгновение что-то произошло, я вернулся домой другим человеком, не понимая, что со мной случилось и почему. Я шел тогда по дороге и видел, слышал, чувствовал весну. Камешки пели у меня под ногами. А теперь еще хуже. Твоя власть стала такой грозной, что стоит мне приблизиться к тебе, как что-то сжимает мне горло и я лишаюсь способности думать.
Они стояли лицом друг к другу, и Гиппократ увидел, как по ее щекам и шее разлилась краска смущения. Она отвернулась.
— Погляди! — воскликнула она. — Вон Ктесий.
Мальчик бежал к ним по песку, и они увидели, что он горько плачет. Дафна опустилась на колени и крепко его обняла.
— Я думал, ты уехала, — всхлипывал он, пряча лицо в складках ее туники. — И я остался совсем один… Не бросай меня… Вот если бы матушка вернулась…
Дафна нежно прижимала к себе малыша и плакала вместе с ним. Потом она посмотрела на Гиппократа.
— Ведь прошло только пять дней, как он потерял… Только пять дней со времени пожара.
Чтобы успокоить Ктесия, она запела песенку Эзопа про зайца и черепаху с припевом: «Тише едешь, дальше будешь». А когда мальчик наконец перестал плакать, она сказала:
— Скоро добрый раб-педагог будет каждый день водить тебя из нашего дома в школу, и ты вместе с другими мальчиками научишься читать. А когда ты вырастешь, то станешь асклепиадом и поможешь Гиппократу нести факел.
Ктесий выпрямился, глядя па Гиппократа. Дафна хотела было вытереть его чумазое личико, но он отстранился.
— А мне можно нести факел?
— Конечно, — с улыбкой ответил Гиппократ. — Я думаю, у тебя это может получиться.
— А зачем этот факел?
— Факел? О, это просто Эврифон рассказал нам историю.
— Нет-нет, — перебила Дафна. — Расскажи нам, чего бы ты хотел достичь в медицине, расскажи словами, понятными и ему, и мне. Я тоже хочу узнать это. Если Ктесий не во всем разберется, я ему потом объясню.
Гиппократ нерешительно сказал:
— Я попробую. Видишь ли, истина ждет нас, запечатленная в трудах природы. Она ждет, чтобы ее открыли и в природе людей, и в природе всего сущего. Она запечатлена и в природе болезней. Я хочу, чтобы мои ученики научились вместе со мной наблюдать действие природы и болезни, чтобы затем прийти к познанию. Это наука, наука познания природы. То, что мы сумеем узнать таким способом, и будет истиной. Но постижение природы идет очень медленно, а больные не могут ждать. Проверять разные способы лечения, сравнивая их между собой, значит подвергать больного опасности. Поэтому врачи обычно выбирают самый легкий путь и руководствуются только догадками прошлого. Они уничтожают самую возможность открытия нового, говоря: «Это сделали боги, а это сделали злые духи». Этот путь — путь безделья. Следуя ему, не надо ни думать, ни искать.
— Разве ты не понимаешь, Дафна? — спросил Ктесий. — Гиппократ хочет идти с Арете по трудной дороге, по дороге сильных.
Дафна улыбнулась и кивнула, но Гиппократ посмотрел на мальчика с удивлением.
— Ты так хорошо запомнил историю, которую я рассказал тебе в книгохранилище?
Ктесий гордо кивнул.
— По этой дороге шел Геракл. На такой дороге нам обязательно понадобится факел.
— Да, конечно, — ответил Гиппократ.
Он умолк и невидящими глазами посмотрел на залив, не замечая игры солнечных лучей на Карийском берегу. Когда он вновь заговорил, Дафне показалось, что он обращается к другим врачам, отделенным от него бесконечным пространством, а может быть, и временем:
— Жизнь коротка, путь искусства долог, удобный случай скоропреходящ, опыт обманчив, суждение трудно. Людские нужды заставляют нас решать и действовать. Но если мы будем требовательны к себе, то не только успех, но и ошибка станет источником знания. И так мало-помалу истина будет открыта, и те, кто занимается нашим искусством, обретут мудрость.
Древнегреческие исторические термины и мифологические имена
Агора — место народных собраний в городах древней Греции.
Акрополь — возвышенная укрепленная часть древнегреческого города.
Амфитеатр — расположенные полукругом уступы, на которых размещались зрители в древнегреческом театре.
Ареопаг — высший судебный орган в древних Афинах.