— Нэсс? Что ты тут делаешь? — крикнул он, застыв неподвижно. — Сейчас будет гроза.
— Я люблю грозу, — ответила спокойно Нэсс.
— И поэтому пришла сюда ее дожидаться, вместо того чтобы быть в пиршественном зале?
Он не видел ее лица, видел только совсем бледное пятно на фоне более прозрачного цветущего терна, но он услыхал в ее голосе привычный для его слуха вызов.
— А почему я должна быть в зале? Я не ясновидица, чтобы знать, когда мой повелитель вернется домой.
— Но ты уже знала об этом прежде, чем прийти сюда, правда? Ты ведь мне все приготовила в доме.
— Тогда на что ты жалуешься? Тебя что, никто не накормил?
— Женщина принесла мне холодного мяса и лепешку и подливала мне вино в чашу, — сказал он со сдержанной злостью. Он разозлился, сам не понимая почему. — А когда я поглядел на нее, оказалось, что это Корделла, жена Сенфирта, а вовсе не ты.
— Удивляюсь, что ты заметил разницу.
Встав на одно колено, Аквила склонился еще ниже к ней. Он решил отплатить ей той же монетой.
— Это объясняется просто, — сказал он. — Корделла улыбалась мне, вот я и подумал, что это не можешь быть ты.
Нэсс вскочила, точно разъяренная горная кошка.
— А почему я должна тебе улыбаться? От радости, что ты увез меня из отцовского дома?
— Ты же знаешь, почему я взял тебя в жены, — сказал он, помолчав.
— Да, ты говорил мне. Чтобы укрепить связь между твоим народом и моим. — Она задыхалась от ярости, в темноте неясно проступило искаженное злобой лицо, поднятое к нему. — Я же знаю, что я тебе была не нужна, впрочем, как и ты мне. Нам обоим это все навязали. И дело не в том, что ты взял меня в жены, а в том, как ты это сделал. — Она расхохоталась резким издевательским смехом так, что ему захотелось ударить ее.
И словно этот дикий смех вызвал в природе какие-то стихийные силы, словно существовало родство между ней и надвигающейся бурей, по лощине со вздохом пронесся затяжной пронизывающий ветер, пропитанный запахом грозы и тонким медовым ароматом цветущего терновника, и тут же, осветив темную громаду гор, блеснула молния.
— И когда ты смеялся над Раянид, опять же дело в том, как ты смеялся. Всегда главное не в том, что ты делаешь, а как ты это делаешь. Ты забрал меня от отцовского очага, будто взял собаку, да нет, даже не собаку. Я видела, как ты теребил уши Кабаля и чесал его внизу под мордой. Скорее, как сундук или горшок для варки, который для тебя не представляет никакой ценности. Ты никогда не думал о том, что я могла бы в одну прекрасную ночь пырнуть тебя твоим же кинжалом и скрыться в темноте? Тебе ни разу не пришло в голову, что я могла кого-то любить из своего племени, а он, может быть, любил меня?
Наступило долгое молчание, заполненное беспокойным шелестом крепчающего ветра. Злость Аквилы медленно испарялась, уступая место невероятной усталости.
— А что, был такой человек, Нэсс?
В ней тоже угас огонь, и голос звучал тихо, безжизненно.
— Да, был, — ответила она.
— Я очень сожалею, — сказал напряженно и неловко Аквила.
— Теперь это не имеет значения. Его уже нет в живых. Он погиб на охоте тому уж девять дней. Раянид передала мне это через вестника, который приходил вчера к Амбросию.
— Очень сожалею, — вновь сказал Аквила. Больше он не нашелся что добавить.
Он знал, что она пристально смотрит на него, будто для нее не существует темноты.
— Сомневаюсь, так ли это, — наконец проговорила она. — Сомневаюсь, способен ли ты вообще сожалеть о чем-нибудь или радоваться…
— Когда-то мог, — сказал он резко и беспомощно махнул рукой. — Через два дня мы выступаем в поход против саксов, и, может быть, ты скоро освободишься от меня. А сейчас идем обратно в дом, пока не разразилась гроза.
Она слегка отступила назад:
— Ну, так кто тебе мешает, иди и спи в тепле на сухих шкурах. А я люблю грозу, я ведь тебе уже сказала. Это моя буря, и мне с ней лучше, чем с тобой.
Порывы ветра становились все более затяжными, и ветки терновника вытягивались как плети и струились по воздуху. Белая вспышка молнии на мгновение осветила Нэсс — она прижалась к скале, и ее распущенные волосы взлетали над головой. Она казалась неразделенной частичкой этой бури, и он просто не знал, как справиться с Нэсс, особенно сейчас, когда злость ушла. Но он должен справиться, в нем росла решимость не поддаваться ей, однако к решимости примешивалось и более доброе чувство — не мог же он бросить ее здесь под проливным дождем и хлещущим ветром. Он наклонился к ней и схватил за запястье.