– Не издевайся, – скривилась она. – Сама не знаю, что на меня нашло. Помню только, что папа всегда был уверен, что у тебя неплохие перспективы. Я, наверное, тоже рассчитывала на что-то такое, – она подняла на него глаза. – На спокойное, наверное. На то, что это будет неплохо, на уровне магистрата, наверное. Все время быть на виду все-таки нелегко. Даже удивительно, почему тебе взбрело в голову выбрать меня. У половины магистров есть дочери. У того же Дармштедта. Не понимаю, почему я.
– Неужели я кажусь настолько черствым, что ты не желаешь признать, что я был искренне увлечен тобой?
– Сколько секунд, Равенсбург? – насмешливо отозвалась Валерия.
Фабиан засмеялся, потянулся к ней, взял ее руку, сжал, задержал в своей руке.
– Так что там с моим зиккуратом? – спросил он.
Валерия неохотно пожала плечами.
– На нем неуютно, – невесело призналась она. – У меня не такая дубленая кожа, чтобы стоять на самой его вершине и подставляться всем ветрам. Я честно хотела быть тебе хорошей спутницей. Наверное бы и была, если бы не Габи.
Она смущенно улыбнулась.
Фабиан закатил глаза и обреченно застонал.
Валерия засмеялась.
– Да, я знаю, я помню, как ты не любишь всех этих мелодрам, Фабиан, не сердись, – попросила она. Огромным усилием воли она удержалась от бесконечного словесного потока о достоинствах своего Эрггольца. Фабиан шагал по комнате, избавляясь от удущающей слащавости момента. Валерия повернулась к нему. – Я очень благодарна тебе, что ты ничего не предпринимаешь против отца.
Фабиан предпочел промолчать.
Валерия предпочла не развивать тему.
Он долго пытался представить себе: знаешь человека значительное время, а потом как обухом по голове – и ты забываешь о контракте, об обязанности выйти замуж, о каком-никаком долге перед родителями и опрометью скачешь замуж. И это – благоразумная, сдержанная Валерия Оппенгейм. Теперь, правда, Оппенгейм-Эрггольц. Жутко беременная, ловко управляющаяся с производственным участком на крайнем севере, настаивающая на том, чтобы Фабиан непременно присутствовал на крестинах их с Габриэлем ребенка. Странно, чудно – но никогда Фабиан и Валерия не были так близки, как после ее невероятного поступка, после того, как они расстались. Он был рад за нее – и не кривил душой, говоря это всем, кто спрашивал. Даже Велойчу.
Карстен Лорман всерьез рассчитывал на суррогатное материнство; хотел двойняшек – две яйцеклетки одной матери, сперма их обоих, но был не против усыновления. Сама мысль о котором вызывала у Аластера яростный протест, а ведь он мог быть покладистым – он был покладистым большую часть времени, с Карстеном – с тем вообще был невероятно, неописуемо послушен, вился вокруг него вьюном, только что в рот не заглядывал. И это было удивительно видеть в первую очередь Фабиану: Аластер – и не бунтует, не ведет партизанские войны, не настраивает исподтишка всех и вся против противников Карстена? Невероятно. Но факт. Он попытался пару раз предложить Аластеру, возмущавшемуся черствостью, тугодумием, консерватизмом, закостенелостью, неизобретательностью, неповоротливостью, полнейшим отсутствием эмпатии и много чем еще, Карстена расстаться. И, не особо обращавший внимания на животных, он познал на своей шкуре, как шипит дикий камышовый кот, если его разозлить, как он бросается в лицо с единственной мыслью: выцарапать глаза, откусить нос, выдрать язык. Никто, никто в этом мире не смел говорить гадости о Карстене! Кроме Аластера, разумеется. Но приступы праведного гнева проходили, и Аластер усаживался рядом с Фабианом, съеживался и жалобно заглядывал ему в лицо своими виноватыми глазищами. Минута гипноза – и он продолжал жаловаться. И живет-то этот Лорман по режиму, расписанному до минут, и значит-то для него эта клиника куда больше, чем для того же папы Армониа сиськи экстра-люкс его очередной жены, которая еще пару месяцев назад была его медсестрой, и когда Аластер решил пыхнуть сигаретку в лесу за территорией клиники, и это был совершенно невинный ароматизированный табак, то ему пришлось выклянчивать снисхождение у этого чурбана, который просто не понимает, что значит расслабляться; и даже сидра, банального сидра он не допускает в радиусе пятидесяти метров от Аластера. Он жаловался, а Фабиан старался из последних сил, чтобы не захохотать: Аластер мурлыкал как сытый кошак, щурился от удовольствия, только что не потягивался от него. А попробуй-ка сделать что-то недопустимое, попробуй засмейся – сразу же столкнешься лицом к лицу со взбешенным диким выблядком.
Аластер втянул Карстена в проект, о котором Фабиан обмолвился больше с целью отвлечь его от причитаний о несчастном себе, несчастном Фабиане, несчастном Карстене. Пилотный, жутко экспериментальный, невероятно секретный, скорее проект престижа, чем имеющий какое бы то ни было прикладное значение: какой идиот в здравом уме согласится делить отцовство? В Республике, даже в самых отдаленных ее регионах, не была разрешена полигамия; о полиандрии и слыхом не слыхивали, а иных причин для чудных манипуляций с женскими и мужскими половыми клетками придумать не представлялось возможныхм. Но это если следовать официальной этической доктрине, которая настаивала на том, что брак – это добровольный союз между мужчиной и женщиной, однополые отношения – неэтичны, много чего еще, о чем Фабиан и сам время от времени говорил: сквозь зубы, в предельно общих фразах, по необходимости, но говорил. И он как никто другой знал: этот проект недаром получил молчаливое одобрение практически всех консулов: все грешны в этом грешном мире, а кое-кто из самых титулованных грешников не отпускал от себя своего любовника уже третий десяток лет, несмотря на двух законных жен, трех не менее законных отпрысков и обильные шепотки о многочисленных внезаконных увлечениях самых разных возрастов. Эти-то кобеля позволяли обкатать технологию на подопытных крысах вроде Аластера и Карстена, а сами наверняка приценивались: а не воспользоваться ли ею в своих интересах? Наверное, они были не так и неправы: технология была хороша, если тестировать ее на мышах; она давала неплохие результаты при тестировании на приматах, с людьми же не задавалось. Приходилось разрабатывать особую модель искусственной матки, потому что стандартная не подходила; разрабатывались новые приемы генного инжиниринга, потому что старые оказывались малоэффективными; модифицировались и унифицировались протеины, потому что эмбрионы оказывались слишком чувствительными к малейшим изменениям, и многое, многое еще. Карстен все чаще говорил о том, как проще было бы усыновить ребенка. Аластеру все сложнее становилось изображать легкомыслие. Фабиан же почти не сомневался: их не рассорит ничто, даже неудача с ребенком, только сплотит.
Он неожиданно оказался совершенно один. Только что была Валерия, которая, как ни крути, занимала значительное место в его жизни. А нынче даже на проходной спектакль невозможно было пойти без того, чтобы какая-то оголтелая мамаша не попыталась подсунуть ему свою девочку. И как назло, не за кого было спрятаться, тем более девочки Фабиану нахрен не сдались – после Валерии-то, зрелой, невозмутимой, надежной, ненавязчиво-привлекательной. Приходилось отбиваться. Хамить. Даже спасаться бегством. Злиться в присутствии того же Велойча, злорадно ухмылявшегося гада, что эти дуры совсем ошалели, бросаются ему под ноги, срывают на ходу одежду, идут на невероятные уловки, чтобы забраться к нему в постель и обосноваться там.
– Еще бы, – вредно ухмылялся Велойч. – Раньше и консулов было по пять дюжин, и все равно мало кто спасался. А сейчас на нас пятерых и охота ведется в дюжину раз более настойчивая.
– Не внести ли в Основной закон положение о том, чтобы консулам давать обет безбрачия, дражайший Эрик? – скрежетал зубами Фабиан. – Чтобы хотя бы на него можно было ссылаться.
– Это не остановит никого, – отмахивался Велойч. – Ни этих оголтелых дур, ни нас, если припрет.
– Зато какие скандалы бы разворачивались в Консулате, – мечтательно произносил Фабиан. – Ты только представь: Юстиан ваан Вриес вступил в порочащую его связь с некоей Анной Икс, каковую он попытался скрыть от своих коллег и общественности. Позор! Отстранить!
– Анной Икс? – натянуто улыбался Велойч. – Не Верой Эм?
– Вера Эм, дражайшая Летиция, была перед Маргаритой Дэ. – Наклонялся к нему Фабиан – Ты разве не в курсе?