– Семь из десяти последних, Герман, – поправил его Велойч. – Но это совершенно ничего не значащее уточнение, – успокаивающе обратился он к Студту.
– Да? – бодро спросил четвертый с таким видом, словно спрашивал: что, всего лишь? – Так может быть, начать с этого совета? Разогнать ненужных помощников и консультантов, сократить бюджет на реконструкцию и ремонт помещений совета, который длится с перерывами уже как минимум три десятилетия, ну и так по мелочам. А высвободившиеся средства перераспределить. Чем не оптимизация бюджетных потоков в одной из отраслей социальной сферы?
– Мы говорим не только об образовании, Герман, но и о попечении, здравоохранении, о многом еще. – Заставляя себя успокоиться, убеждал Студт.
– Ну так и займитесь этим, – неожиданно сказал Велойч.
– Ставим на голосование? – спросил третий.
– Исключая голосуемого? – уточнил Фабиан.
Велойч косо посмотел на него и странно усмехнулся – то ли одобряюще, то ли предостерегающе, то ли остерегаясь сам.
Велойч заглянул в гости к Фабиану. Тот сидел в своем кабинете, уютно устроившись в кресле, положив ноги на журнальный столик, с чашкой кофе, стоявшей на подлокотнике. Он нажал на паузу, посмотрел на него, указал глазами на кресло рядом, но ног со столика не снял. Велойч уселся в кресло и, следуя примеру Фабиана, водрузил на стол и свои ноги.
– Какая невоспитанность, – тяжело вздохнул он.
– Безобразие, – удрученно согласился Фабиан. – Альберт, спасибо, делай же моему драгоценному коллеге кофе.
– Такое ощущение, что кроме Альберта у тебя нет помощников, – скрипнув зубами, пробормотал Велойч.
– Уйма, – лениво ответил Фабиан. – Но у Альберта удивительно счастливая рука в обращении с джезвой.
– Есть автоповар, – буркнул Велойч.
– Не хочешь настоящего, человеком сваренного кофе – выпью я. Ты получишь из автоповара, делов-то, – пожал плечами Фабиан.
Помолчав, поглядев на Альберта, терпеливо дожидавшегося окончательного решения, он спросил:
– Ну?
– Человеком сваренный, – неохотно произнес Велойч. – Что смотришь?
– Доклад одного типа на одном конгрессе. О глубинном бурении.
– Тип хоть геолог? – спросил Велойч.
– Зачем? Математик. Занимается разработкой теоретического аппарата для глубин более двухсот километров.
– И как? – лениво спросил Велойч, принюхиваясь.
– Новый сорт из Центральной Африки, – счел нужным пояснить Фабиан.
– И как он связан с глубинами более двухсот километров?
Фабиан снял со стола одну ногу, пожал плечами, повертел на блюдце чашку.
– Никак. Хочешь послушать дальше? До этого Бародич говорил о том, с какими сложностями они сталкивались при определении ключевых параметров. Ничего интересного. Если что, я поясню.
– Позволь спросить, что именно заставляет тебя слушать этот доклад? – усаживаясь удобней, снимая ноги со стола, спросил Велойч. – Проект Студта перешел в разряд экспериментальных, никто из промышленников не будет инвестировать в него деньги. Ты можешь быть спокоен.
Фабиан снисходительно посмотрел на него.
Альберт поставил чашку перед Велойчем, еще одну – перед Фабианом. Затем он склонил голову, подчиняясь бессловесному приказу Фабиана убраться прочь.
– Ты позволишь мне быть честным с тобой? – спросил Фабиан.
– Ты способен быть честным, тем более со мной? – вежливо удивился Велойч.
Фабиан засмеялся.
– Ну как хочешь, – пожал он плечами. – Драконт, детка, продолжай.
– Подожди. – Раздраженно перебил его Велойч.
– Драконт, пауза, – грустно сказал Фабиан.
– Так по поводу чего ты решился быть честным? – подозрительно спросил его Велойч.
– Да так, вспомнилось что-то. Альбриха помнишь? По-о-омнишь, – злорадно протянул Фабиан, когда Велойч непроизвольно поежился. – Помнишь, как ты в свое время отвоевывал у него сопляка-практикантишку?
Велойч отвел глаза. Его губы дрогнули, словно он хотел улыбнуться, но не рискнул.
– Тоже помнишь. А я действительно хотел проходить практику при тебе. Потому что ты тогда был уникальным, черт побери, консулом, Эрик. Тебя интересовало что-то помимо дрязг и возможности вырваться вперед или удержаться на своем месте. Ты занимался невероятными проектами. Думаю, процентов девяносто моих нынешних развлекалок выросли именно из тех твоих увлечений. Я тогда учился у тебя… нет, не дерзости, – помедлив, признал Фабиан. – С дерзостью у тебя было туговато. Ты всегда осторожничал, в чем, очевидно, и залог твоего постоянства в консулате. – Но этому твоему умению смотреть вперед через десятилетия я учился. Я им всегда восхищался. Это, знаешь ли, такой чисто крестьянский прагматизм и невероятное чутье в плане долгосрочных прогнозов. Так что осмелюсь сказать, что считаю тебя своим учителем.
Он повернулся к Велойчу и слабо улыбнулся.
Велойч подозрительно смотрел на него.
– И? – недружелюбно спросил он.
– И проект сверхглубокого бурения очень перспективен, дорогой Эрик. Если отмести эти дурацкие заявления об углеводородах и прочем, м-да. Если разрабатывать транспортировку на поверхность продукта повышенной вязкости или, к примеру, делать блоки частичной переработки на глубине, скажем, двадцати километров. Как-то так. Кстати, если хочешь, можно будет послушать пару докладов о возможности обнаружения полезных ископаемых на глубинах от сорока километров и даже о возведении блоков промышленной обработки этих ископаемых.
– И что нового будет в этих докладах?
– Ничего. Скорее всего, ничего. – Фабиан пожал плечами. – Зато ты будешь куда более подготовлен и сможешь оценить их несколько иначе.
– Я только не понял, – помолчав, произнес Велойч. – Только что – ты сделал мне комплимент или все-таки отвесил оплеуху?
– А разве это невозможно совместить, милая Летти? – промурлыкал Фабиан, потянулся и похлопал его по колену. Велойч вздрогнул, затем – захохотал.
Фабиан, посмеиваясь, лениво пролистывал инфоканалы, поджидая возможность вернуться к докладу.
– На самом деле я действительно благодарен. Хочешь – верь, хочешь – нет.
– И твое желание признаться в этом никак не связано с моей поддержкой на всех этих посиделках? – ядовито спросил Велойч.
– Твоей поддержкой? – развеселился Фабиан. – Эрик, милый, ты о чем? Ты едва не скормил меня Студту, причем раз этак восемь – и это только тех, на которых я присутствовал. Давай лучше вернемся к Бародичу.
– Тебя скормишь, – тихо буркнул Велойч.
– Драконт, давай вернемся к докладу Бародича, – сказал Фабиан, покосившись на Велойча.
Его скормить, особенно Студту – затея, изначально обреченная на провал. Но это не мешало Велойчу пытаться.
И никакие Велойчи мира не могли помешать Фабиану жить той жизнью, которой он хотел жить. Приходилось быть крайне осмотрительным, тем больше, чем внимательней за ним следили окружающие: делать вид, что он не отличается ничем от обычных людей, пусть и со скидкой на должность. Посещать разные культурные, благотворительные, прочие мероприятия, которых расплодилось невероятное множество, встречаться с приятелями, участвовать в жизни своего крестника, тем более Валерия требовала обстоятельного исполнения долга крестного отца, была удовлетворена вовлеченностью Фабиана в жизнь Артемиса, рассчитывала, что Фабиан будет крестным и у ее второго ребенка. Воевать с Аластером, который с трудолюбием спамбота забрасывал Фабиана сообщениями о том, как растут его «крохи»; мало того – который решил, что Фабиан должен пренепременно быть осчастливлен по его подобию, иными словами – вступить в долгосрочные отношения с кем-нибудь поразумней, и по этому поводу требовал время от времени, чтобы Фабиан выполз на свидание с каким-нибудь из его знакомых, который точно так же жаждет любви большой и чистой, как любой и каждый человек на старушке-Земле. Развлекаться самому – с практичными и хваткими молодыми людьми, готовыми за материальные ништяки на многое, а самое главное – молчание. Прицениваться: не решиться ли на относительно публичный роман с какой-нибудь дамой, даже присмотреться к нескольким возможным кандидатурам, чтобы прийти в итоге к однозначному мнению: ни за что. Не в том было дело, что дамы были плохи: хороши, отменны. Фабиан, случайно встретившийся с Александрой Рушити, с удовольствием с ней поболтавший, признавал: она достойна, хороша, чисто умозрительно даже возбуждающа, но – не для него. Он встречался со многими другими женщинами, обладавшими бесспорными достоинствами, привлекательностью, очарованием, и ни одна из них не вызывала в нем желания ни узнать ее поближе, ни тем более – представить себя в долгосрочных с ней отношениях. Куда проще было с молодыми людьми, куда интересней; Фабиана устраивала их ненавязчивость, непосредственность, необремененность многими социальными догмами; Фабиан находил их общество приятным, их прагматизм – удовлетворительным. Его даже скоротечность этих связей устраивала. Фигня какая: полгода, максимум девять месяцев – и мальчишка решает, что ему пора озаботиться своей карьерой – общественным положением – будущим, получает прощальный подарок, посылает Фабиану воздушный поцелуй и растворяется в тумане повседневности. Либо решает, что пора выходить за рамки сугубо деловых отношений – и получает прощальный подарок, ему прилетает воздушный поцелуй от Фабиана, и мальчишка растворяется в тумане повседневности. Наверное, кроме Альбриха, в жизни Фабиана не было ни одного человека, от которого пылала бы кровь, горели бы ладони, билось бы в исступлении сердце. Наверное, кроме Аластера, не было в его жизни ни одного человека, с которым хотелось просто сидеть рядом, обмениваться колкостями, слушать брюзжание друг друга. И определенно: не было в жизни Фабиана никого, кто вызывал бы у него эмоциональный отклик, желание узнать его поближе, рядом с кем учащалось бы дыхание, сладко замирало бы сердце. Не было никого, до того момента, как его обозвали господином пятым павлином и осмотрели дерзкими голубыми глазами.