Второй инфоканал, не менее лояльный консулату, но куда менее скованный кандалами официальности, транслировал фильм о насилии над малолетними. Аластер и его фонд были помянуты, а с ним и консультанты-психологи, которые рассказали о связи первого консула с малолетними девочками. Анонимно и с использованием цифровой маски для изменения отпечатка голоса кое-какие сведения сообщил и сотрудник прокуратуры, в частности что расследование ведется давно и достаточно успешно, следственная группа обладает многими достоверными сведениями о тех и тех людях, и он полагает, что успешное расследование завершится не менее успешным арестом.
Консулы в количестве четырех человек смотрели обе эти передачи в малом зале. Студта не было – его должны были доставить в прокуратуру для допроса – пока для допроса. Попутно с полудня аудиторская фирма в открытую проверяла все его счета.
Попутно же – Фабиан не считал нужным ставить коллег в известность еще и об этом – антитрастовый совет при магистрате очень тщательно изучал жалобы нескольких компаний на слишком активную лоббистскую деятельность Студта. Причем в совет по настоятельной просьбе Государственного Канцлера Огберта были включены и два представителя консулата, в чьей дотошности Фабиан был абсолютно уверен; Альбрих, стоявший за парой компаний, узнав об этом, связался с Фабианом.
– Я не знаю, благодарить тебя или проклинать, – сказал он после нескольких общих фраз.
– Мог бы просто не обращать внимания, – пожал плечами Фабиан.
Альбрих смотрел на него – и молчал – и смотрел на него.
– Ты позволишь немного сентиментальности? – спросил он.
Фабиан поежился.
– Я знаю, Фабиан, – усмехнулся Альбрих. – Наверное, для нас обоих параллельное существование оказалось лучшим выходом. Мы даже смогли оказаться приятелями. Я иногда вспоминаю о тех глупостях, которые натворил тогда, и мне становится смешно. Тогда я считал себя неуязвимым, да еще и думал, что делаю все во имя великой любви. Хотя в тебе тогда было куда больше разумности, чем во мне. Хорошо, чтоб хотя бы один из нас не был одурманен.
Фабиан не мог подобрать ни одной фразы, которая могла бы оказаться относительно вменяемым ответом на его тираду. Хотелось надеяться, что Альбрих не нуждался в бессмысленной реплике, сказанной для всего лишь проформы. Вроде: «Неужели?». Или: «Действительно».
– Честно. Еще пару лет назад я думал, что если бы все-таки смог тебя удержать, то растоптал бы. Сломал. Ты чертовски самолюбив, Фабиан, и упрям. И своенравен. Это привлекало меня в тебе, и одновременно мешало. А теперь думаю, что скорее всего наоборот. Скорее всего я остался бы сломанным. Может даже, растоптанным.
Альбрих молчал, все глядел на Фабиана, и его взгляд был слишком похож на тот – те, когда они оба еще не решились поддаться друг другу. Казалось: поведи Фабиан бровью, ухмыльнись призывно, и Альбрих снова попытается его завоевать.
– Если тебе нужна будет помощь, дай знать, – наконец, после бесконечной паузы, после бесконечных взглядов, после того, как и на его лице померкла улыбка, сказал Альбрих и – отключился.
Фабиан вздохнул с облегчением: кажется, они в расчете.
Он думал об этом и о многом другом, досматривая фильмы в компании коллег –четверых, пятого уже допрашивали. Велойч, скорее всего, вместе с руководителями отделов протоколов и связей с общественностью уже набросал обличительную речь, в которой пресс-секретарь должен был неявно, но недвусмысленно откреститься от Студта; жена Севастиану наверняка готовила праздничный ужин по случаю назначения Евангелины Балеану главой Банка Республики; хотелось надеяться, что Кронелис тоже подготовился к некоторым переменам, хотя в случае чего его отставка никому не помешает и не поможет. И Фабиану казалось: какие-то сверхважные для себя решения принимает Кронелис, потому что слишком уж эмоционально он терзал подлокотники кресла. Велойч же смотрел фильмы с мертвенным спокойствием. Он не вздрогнул даже, когда интервью давал чей-то племянник – не из высокопоставленных, простой парень, просто помогавший Аластеру, рассказывавший об отчиме, насиловавшем его добрых пять лет, пока он не сбежал. Фабиан не рискнул смотреть на Велойча – змей мог почувствовать взгляд; он предпочел изучать картину на стене рядом с экраном. Он бы сам почувствовал взгляд Велойча, посмотри тот на него. Но – не довелось. Очевидно, Фабиан и он прошли точку невозврата.
– Для передач, сделанных на основе совсем свежих сведений, эти представляются вполне цельными, – решил прервать молчание Севастиану.
– Очевидно, не настолько свежи эти сведения, – угрюмо заметил Кронелис.
Севастиану посмотрел на Фабиана, отрешенно глядевшего в окно.
– Мне интересно ваше молчание, Фабиан, – спокойно, почти любезно сказал он.
Фабиан перевел взгляд на него, пожал плечами.
– Сведения могут быть свежими. Темы стары как мир, – глухо произнес он наконец. – Словно вы никогда не учились в школе-интернате.
Севастиану вскинул голову, сжал губы, повернулся к Велойчу. Тот – молчал и внимательно смотрел на Фабиана.
– Так это личное? – поинтересовался Велойч. Фабиан перевел на него взгляд – тот улыбался. Как если бы знал, куда кусать, и был уверен, что Фабиан не увернется.
– Разумеется, – снисходительно ответил Фабиан. – Как и для каждого из нас.
Велойч предпочел промолчать, повернулся к Севастиану, предложил обсудить дальнейшие действия. Севастиану же попросил Фабиана поинтересоваться, как обстоят дела в Госканцелярии, в прокуратуре и вообще. Кронелис хмыкнул – он предпочитал молчать и сверлить взглядом стол. Велойч – тот делал вид, что происходившее забавляло его.
И вся республика с тревогой смотрела на самый верх. О том, что там творились странные дела, которые невозможно было достоверно проанализировать и предсказать, догадывалиь давно. Но чтобы так открыто сдать одного из своих – на памяти многих и многих такое случалось как бы не впервые. Когда консулы были у власти, о них ходили самые разные слухи – как без этого; ими могли восхищаться, их же могли и осуждать, но это были слухи, которые, даже если их распространяли инфоканалы самого разного толка, никто не удосуживался опровергать, тем самым подтверждая. После отставки консулов всплывали и сведения об их темных делишках. Об этом говорили чуть более открыто, но снова всего лишь на уровне слухов: о каждом ушедшем в отставку – или в отставку «уйденном» – могли рассказать очень много интересного. Отставленные всплывали в самых разных ипостасях – то ли как консультанты очень крупных компаний, то ли как зиц-председатели в самых разных фондах, то ли как внештатные представители правительства за рубежом. Можно было догадываться о степени недовольства отставленными и о том, насколько сами отставленные были недовольны, но связь со старыми приятелями была очевидна, и каждому было ясно: власть предержащие поддерживают своих давних приятелей, и: бывших государственных деятелей не бывает. Но чтобы в одночасье всплывало столько явных огрехов консула, да еще не лишенного пока своей мантии, – случай небывалый. И все ждали: кому это понадобилось и зачем?
Генпрокуратура республики объявила о расследовании по фактам, сообщенным в документальных фильмах, и о том, что люди, рассказывавшие о насилии над ними, приглашены для дачи показаний. Госканцелярия сообщила, что проводит проверку деятельности господина Студта, выполнявшего функции первого консула, причем не самостоятельную, а совместно с другими государственными службами. Пресс-секретарь консулата дал пресс-конференцию, которая побила рекорды неинформативности: консулат знает, что один из его членов привлек к себе внимание правоохранительных органов, и единогласно принято решение отстранить его от исполнения полномочий на время расследования. Более ничего вменяемого не было сказано. Эрик Велойч буквально на следующий день отправился на юго-восток республики, где должен был участвовать в заложении первого модуля новой космической станции, которая одновременно должна была исполнять ряд функций технологического центра. Естественно, его спросили о Студте.