– Все мы делаем ошибки, – пожал плечами Велойч. – Но не все мы прислушиваемся к нашему внутреннему компасу, который призван предостерегать нас от новых ошибок или от повторения старых. Я не думаю, что все, что делаете вы, может считаться приличным. Хм, думаю, за каждым из нас водится пара-тройка грешков.
Но журналист настаивал. А Велойч упрямо не хотел говорить на эту тему:
– Я полностью доверяю нашим правоохранительным органам и верю, что наша республика обладает очень развитым следственным, надзорным и судебным аппаратом, который позволяет нам всем, ее гражданам, рассчитывать на справедливое рассмотрение таких вот случаев… Кристиан Студт показал себя как достойный коллега, обладающий взвешенным подходом ко внутренней и внешней политике нашей республики, и я с удовольствием сотрудничал с ним… Консулат единодушен в том, чтобы оказывать поддержку Кристиану в ожидании решения прокуратуры… Нет, прокуратура занимается только проверкой сведений, сообщенных теми несчастными девушками в тех передачах.., разумеется, и достоверностью тех интервью тоже.
Поддержка, которую оказывал Кристиану Студту консулат, была скудной. Так, домашний арест, а не тюремное заключение, обеспечение максимального комфорта, первостепенное рассмотрение дел, первоклассные адвокаты, не более. И пристальное внимание, с которым консулы следили за тем, чтобы ни одна буква закона не оставалась неучтенной; это касалось всего: обвинений, которые предъявлялись Студту, и мер, которые принимались в его поддержку – и в поддержку прокуратуры. Его счета были арестованы, и Фабиан с веселым удивлением узнал, что думал о Студте куда лучше – не только потому, что его счета оказывались куда более увесистыми, но и потому, что схемы их пополнения были слишком грубыми; с советниками ему так не везло, или сам он был настолько твердолобым? Прокуратура рыла дальше, допрашивала других женщин, с которыми Студт встречался, и их дочерей, и Фабиан с мрачным удивлением узнавал, что думал о Студте слишком хорошо. Михаил Томазин сообщал ему, что Велойч, по слухам, крайне неохотно соглашается на контакты со Студтом и ограничивается очень неопределенными обещаниями, которые пытается выбить из него Студт. Фабиан пожимал плечами: мог бы пообещать, все равно с Велойча станется обойти свое обещание; но насколько Велойч не желал иметь ничего общего со Студтом, было показательно.
Герман Севастиану ходил гоголем, принимал поздравления о назначении его приемной дочери, охотно заглядывал к Фабиану на чашечку чая, приглашал его на семейные вечера, а Фабиан думал, насколько надежна память этого хитреца и поможет ли он, если что. Эберхард Кронелис вел себя тише воды, ниже травы; Руминидис, которого Фабиан пригласил посидеть вечером, потрепаться о том, о сем, как бы вскользь упомянул, что его сынуля предпочитал жить за границей, но подумывал вернуться домой, если к нему и его другу – оба скульпторы, оба надежные середнячки, не обделенные заказами – отношение будет куда более благосклонным, чем в свое время лет двадцать назад. Фабиан посмотрел на Альберта, и тот своим унылым голосом предположил: скорее да, чем нет, народ благодушен, Армониа-Лормана народ принял, примут и тандем скульпторов, чего бы и нет. Примут и отца одного из них, пусть он и консул.
Оставался Велойч; и никто, даже Михаил Томазин, не мог предположить, откуда он может ударить.
– Вы уверены? – скептически спрашивал он. – Вы всегда устраивали Велойча, с вами очень просто быть вторым консулом, и никто не сомневается, что и вы удовлетворены сотрудничеством с ним.
– Я уверен, Михаил, – спокойно отвечал Фабиан. – Я абсолютно уверен. Так, что ожидаю его атаки в любое мгновение и удивлен, что Эрик до сих пор ничего не предпринял.
– Я позволю себе высказать свое личное мнение, которое, возможно, ничего общего с действительностью не имеет. Я знаю вас очень давно и видел в самых разных ситуациях. Должен сказать, когда вы были юношей, вы были привлекательны своей стойкостью, этим внутренним стержнем, убежденностью, которой, в общем-то, не каждый обладает, – говорил Томазин, отчего-то избегая глядеть на него. – Вы были не самым простым противником уже тогда, и я в чем-то даже рад и удовлетворен, что это не изменилось.
Альберт Смид присутствовал при разговоре. Стоял по своему обыкновению рядом с Фабианом, держал в руке планшет, был готов в любую секунду принять к сведению очередное распоряжение Фабиана и приступить к его исполнению. На Альберта Фабиан и посмотрел, удивленный этим странным вступлением Томазина. Альберт – хмурил брови и внимательно слушал его.
– Должен сказать, вы не стремитесь показывать всем и каждому, что можете оказать сопротивление. – Продолжал Томазин. – Ну и вообще, мало людей знают, какое сопротивление вы можете показать.
Альберт поднял брови – едва-едва, совсем неуловимо – и, кажется, ухмыльнулся. Фабиан изобразил удивление.
– Вы не афишируете ваши возможности и то, на что способны. Об этом знают совсем немногие, но и их вы можете удивить, не так ли? – Томазин посмотрел на Фабиана и невесело усмехнулся. – И я думаю, господин Велойч – один из тех, кто знает слишком хорошо, что вы будете защищаться изо всех сил, а их у вас на данный момент едва ли не больше, чем у него. И дело даже не в ваших возможностях. А в… – он постучал себя по солнечному сплетению. – В ядре. Даже если господин Велойч и чувствует себя в некоторой опасности рядом с вами в консулате, я не думаю, что он настолько безрассуден, чтобы выступить против вас.
Фабиан похлопал ладонью по подлокотнику.
– Михаил, вы забываете одну незначительную деталь, – смиренно ответил он на его тираду. – Иррациональное личное. Я уверен, что Эрик выступит против меня, пусть это иррационально, потому что, боюсь, я затронул его личную сферу.
– Он мстителен, – согласился Томазин. – И может вести себя иррационально. В таком случае да помогут вам высшие силы. К сожалению, я слишком рационален, чтобы предсказать поведение господина Велойча.
– Спасибо, – искренне отозвался Фабиан.
– Мне в какой-то мере даже лестно, что я могу работать на вас, – признался Томазин.
– Спасибо, – искренне улыбнулся Фабиан.
И Абель. Который внезапно решил, что их союз – это такой мезальянс, просто всем мезальянсам мезальянс. Это он выдал по коммуникатору, когда Фабиан связался с ним, чтобы предложить провести выходной на одном из курортов на севере, рядом с какими-то невероятно целебными пещерами. Фабиан чертыхнулся и помчался к нему. И с порога заорал:
– Ты что себе надумал, говнюк?!
Абель уставился на него круглыми глазами.
– Ты идиот? – недоуменно спросил он.
– Идиот! – рявкнул Фабиан. – Подумать только, я считал, что у тебя есть мозги. А у тебя кроме твоих идиотских комплексов ничего нет!
– Придержи язык, ты! – зашипел Абель.
– Кто давал тебе право решать за нас двоих? – заорал Фабиан ему в лицо и дернул за волосы. – Кто дал тебе право, что и кто есть мезальянс, ты, мальчишка!
– А разве нет? – возмущенно выкрикнул Абель. – Ты скачешь с экрана на экран, с самолета на корабль, оттуда еще куда, весь такой красивый, подвижный, сука, такой гладкий и скользкий, такой ловкий, такой, сука, неуемный. А на меня посмотри! Я сдохну через десять лет, а к тому времени буду сидеть в кресле личинкой и дышать через трубку, я что для тебя? Что я могу для тебя сделать, что дать могу?
– Какая тварь тебе это набрехала? -прорычал Фабиан ему в лицо. Его рука так и оставалась в волосах Абеля – в растрепанном хвосте на макушке, но желание снять с него скальп поуменьшилось. – Какая сволочь тебе напела всю эту хрень про мезальянсы?
– А я, по-твоему, идиот? Я что, не могу видеть, не могу ничего думать? – обиженно спросил Абель.
Фабиан шумно выдохнул, сел на пол рядом с его креслом, положил руку на подлокотник, на плечо Абеля, опустил голову.
– Не знаю, – наконец сказал он. – Судя по послужному списку – умница, каких поискать. Судя по поведению – хрен знает. Мальчишка.
– Говорят же, что этот Студт тебе дорогу перешел, – все еще сердясь, буркнул Абель. – Ты его и уделал всем на радость. Здорово прямо уделал.
Фабиан посмотрел на него.