И на выборах членов совета самоуправления на факультете при обсуждении кандидатуры председателя Фабиан хладнокровно поинтересовался, а хорошо ли смотрится троюродный племянник осужденного за растраты члена магистрата в кресле руководителя совета, и за пятнадцать минут сначала заставил его и его друзей оправдываться, а затем со снисходительной улыбкой выслушивал грубую площадную ругань в свой адрес, чтобы ровным, сильным голосом обратиться к аудитории: «Вот такое было бы у нашего факультета лицо». Зачем ему понадобилось сразу требовать себе такого места – так чтобы было. Социопсихолог, проводивший с их группой тренинги, долго распинался о необходимости здраво оценивать свои желания и возможности, причем банальным образом соотносить их и с физиологическими пределами организма, и красноречиво косился в сторону Фабиана. Тот слушал его с невинным лицом, которое уже не обманывало и малознакомых с ним людей. А затем поинтересовался:
– А насколько хорошо вы учитываете свои желания и свои возможности?
– Достаточно хорошо, чтобы знать, что я нахожусь на своем месте, – ответил тот. – Я занимаюсь делом, которое люблю, и занимаюсь им хорошо. Я на своем месте. Разве это не здорово?
– Вылизывать задницы самовлюбленным деткам? – все с той же улыбкой бросил Фабиан. – Вам видней.
– В ваших устах эта фраза звучит либо до крайности самокритично, либо до крайности оскорбительно, Фабиан, – мило улыбнулся социопсихолог.
– Я перестал быть деткой в одиннадцать лет, господин Беренс. Вы не можете не знать этого. Должны же вы были ознакомится с моим делом, – с натянутой улыбкой ответил Фабиан. – А если нет – то какой же вы компетентный куратор, как вы вещали только что?
– Я знаю, – тихо ответил социопсихолог. – Но вы очень ловко заострили внимание на этом слове, избегая другой характеристики. Помните ее? Самовлюбленный.
Фабиан улыбнулся, как улыбнулся бы, например, Содегберг – едва уловимо, самыми уголками рта, самыми близкими к глазам морщинами; возможно, он переигрывал. Возможно, этот социопсихолог был прав, как были правы его коллеги.
– Уверены? – спросил он. – Что это звучит либо самокритично, либо оскорбительно?
– Это не самая лестная характеристика, должен заметить.
– Это слово, господин Беренс. Это всего лишь слово. Что вы там в него вкладываете – откуда я знаю. Может, вы считаете, что это оскорбительная характеристика, возможно, что она всего лишь не самая лестная. Вы нуждаетесь в ярлыках – и вы их навешиваете. Если вам легче живется, кто я таков, чтобы возражать.
– Да-да, я знаю. Вы считаете себя материалистом, что вроде должно избавить вас от необходимости отвлекаться на чисто абстрактные характеристики вроде всех этих личностных качеств. Но вы выбрали, как ни странно, сферу, в которой именно абстракциями вам и придется оперировать. Поэтому вы зря относитесь так пренебрежительно к тому же слову «самовлюбленный».
– Знаете, господин Беренс, а вы правы. Я сознательно выбрал политэкономию в качестве профильного предмета, несмотря на высокую степень абстракции. Чего уж греха таить, – криво усмехнулся Фабиан. – Но какую бы абстракцию вы оттуда не брали – она определена. Она применяется в самой что ни на есть материальной сфере, она в жизни применяется, она эту жизнь определяет. А насчет этого «самовлюбленный», что оно значит? И что оно значит для вас, для меня, для моих одногруппников, одно и то же, или разные понятия? Это слово вообще что-нибудь значит? Вы в свои пятьдесят лет так здорово можете рассуждать о том, что знаете пределы своих желаний и возможностей. Уверены? Или просто отказались их раздвинуть? – он прищурился, глядя на социопсихолога.
Тот пожал плечами.
– Возможно.
– Тогда вы трус. – Сухо бросил Фабиан. – Что еще вы там должны вложить в наши мякотные мозги? Продолжайте.
Помимо обязательных и дополнительных предметов, Фабиана интересовали и совсем незначительные семинары, которые проводили по приглашению руководства факультетов и кафедр люди извне. Вице-президент Банка Республики заглядывал на совсем короткий цикл семинаров по государственным облигациям. Бывший член Конституционного суда рассказывал об основах государственности. Действительный член совета магистрата по энергетике излагал студентам перспективы различных видов энергий, и у него была забавная мина: он словно подмигивал, давая понять, что то, что он рассказывает, – это хорошо и правильно, а есть и другие мнения, причем даже у них в совете, которые могут оказаться спорными и при этом ключевыми для решения ряда проблем. Фабиан был знаком с официально проводимой энергетической политикой очень хорошо – Республика ставила во главу угла бережное отношение ко всем и всяческим энергоресурсам. Но шесть недель в приемной Первого Консула не прошли бесследно, и некоторые вещи, которых Армушат касался бегло и как бы не придавал им большого значения, вызывали у Фабиана понимающую усмешку. Как же, попадали ему в руку протоколы о реструктуризации энерготранспортной сети. Он сдерживал ухмылку. Армушат пристально смотрел на него.
По окончании второго семинара Армушат обратился к Фабиану.
– Поправьте меня, если я ошибаюсь, но вы ведь Фабиан Равенсбург? – с любопытством спросил он. – Я пытаюсь вспомнить, вы ли это, и – не могу. Отвратительная память на лица, просто отвратительная, – он широко улыбнулся и развел руками. – Хуже нее, наверное, только моя память на географические объекты.
– Вы преувеличиваете недостатки вашей памяти, господин Армушат, – ровно ответил Фабиан и легко улыбнулся. – Вы совершенно точно определили меня. Хотя выделить одно лицо из десятков других требует ловкости.
– Моя беда, Равенсбург, моя беда. Не поверите, как приходится страдать, знакомясь заново со знакомыми людьми, особенно по третьему кругу за вечер. А расскажите-ка, как вы провели летнюю практику. Не в совете ли по внутренним коммуникациям?
– Нет, там меня точно не было, – ухмыльнулся Фабиан. – В Госканцелярии.
Армушат заморгал, сосредоточенно хмурясь.
– Я проходил практику в приемной господина Генерального Консула, – пояснил Фабиан, прикидывая, что за комедию тот ломает.
– А, – выдохнул Армушат. – Ага. Тот практикант? – радостно воскликнул он. – Томазин от вас до сих пор в восторге. Разумеется, и Госканцлер тоже. Хм, жаль, что с хорошими практикантами везет Госканцелярии, а нам приходится смиряться с тем, что есть, – произнес Армушат. – Те, с которыми мне доводилось иметь дело, – он покачал головой, – ну да, кофе они могли делать. Вы же делали полную восьминедельную практику? Очень интересно. И где вы были остальные шесть недель? Правда, что ли, в Консулате? У первого? Когда Михаил сказал мне, я просто не поверил. Ребенок – в логове первого? Он шестикурсников пережевывает в два счета, а вы – сколько вы там пробыли, а? Подумать только… Первый, конечно, харизматичный, хм. Лидер.
Лидер. Фабиан испытал странное желание помыть руки, поморщиться как минимум, что ли, до такой степени странно прозвучали слова в устах Армушата. Тот не то чтобы был невысокого мнения о конкретном лидере, напротив, все его высказывания до этого подчеркивали: у республики замечательный консулат, а уж какой там Первый Консул – просто таки образец руководителя. И вместе с тем он словно себе дёсны кислотой сжег, до такой степени аккуратно выговорил это слово. Лидер.
– Не думаю, что Первый Консул, что консулы вообще сидят на диете из невинных младенцев. Или у магистрата другое представление о консулате? Или вы, господин член совета магистрата, знаете что-то такое этакое? – вежливо улыбнулся Фабиан.
– Нет-нет, что вы, милейший, – отмахнулся Армушат и засмеялся. – Наш консулат до неприличия скучен и… да, утомительно благообразен.
– Ну в таком случае и мне ничего не угрожало. – Фабиан пожал плечами, изучая его. – Только умереть со скуки. Не так ли?
Армушат усмехнулся.
– Так ли. Надеюсь, вы не страдали от скуки где-нибудь на юге? Я же прав, и вы сопровождали комиссию, возглавляемую первым? И как вы нашли сорок седьмой округ? – с заинтересованным выражением лица спросил он.
– Горячим, – помедлив, ответил Фабиан. Странным образом его развлекал разговор и интересовал этот Армушат, человек, о котором говорили, что именно он стоит за медленной, почти незаметной, но очень действенной реформой энергетической системы. И что-то было в том, как он обращался с аудиторией, что привлекало Фабиана.