– Н-ну, Фальк ваан Равенсбург, – вальяжно спросил он, – как командировочка? Веселая, правда?
Первый не притворялся. Он был доволен собой. Фабиан же подозревал, что успехи миссии не были выдающимися. Члены промышленного совета были скорее разочарованы. Лоббисты северных энергодобывающих компаний злорадствовали. И только первый торжествующе улыбался.
– Обхохочешься, – сардонично отозвался Фабиан.
– Не будь идиотом, Равенсбург, – благодушно усмехнувшись, сказал Альбрих. – За пять лет четыре компании слились в две, и пешки их руководства сидят в энергосовете. Промышленники переделили поставщиков и дружат со строго определенными людьми. Особенно учитывая, что сын одного из энергодиректоров женится на дочке железного барона. А она, дорогой практикант, приходится троюродной племянницей шестому консулу и в свое время очень хотела сидеть в Магистрате. На кой мне нужны сильные коалиции? Пусть у них голова болит о том, как получать свои прибыли, выплачивая зарплаты, соответствующие северным. Ну и прочие прелести вроде социальных квот. А мы пока развлечемся с очень недовольными консулами.
– Вы собираетесь заняться самоудовлетворением, господин Первый Консул? – вежливо спросил Фабиан, особенно подчеркнув последнее слово; ему удавалось оставаться невозмутимым, словно в пику довольному первому, хотя в голове роились беспокойные мысли.
Первый приподнялся с дивана с отчетливыми кровожадными намерениями, затем опустился обратно и засмеялся.
– Ты далеко пойдешь, государственный сиротка, – тихо проговорил он. Простые слова отчего-то тревожно зазвенели в салоне; Фабиан молчал, ждал, что еще скажет Первый. Тот молчал, смотрел на Фабиана. Они оба словно балансировали на самом пике невероятно высокой горы. Оттуда – можно было броситься друг на друга, вцепиться в горло, рвать плоть, требуя отмщения за обиды. Можно было броситься друг на друга, впиваться в плоть, требуя удовлетворения иного, но слишком схожего инстинкта.
Альбрих перевел взгляд на перегородку.
– Мы садимся, – почти беззвучно прошептал он. – Но мы не закончили.
Он смог улыбнуться почти непринужденно. Фабиану казалось, что его лицо свело судорогой, он не мог пошевелить губами. Тимбал постучал и сунул голову в дверной проход.
– Сели, – словно извиняясь, сказал он.
Альбрих поднял на него глаза, и Тимбал попятился. Фабиан повернул к нему голову, Тимбал беспокойно переводил глаза с него на первого.
– Пшел вон, – ледяным тоном бросил первый Фабиану. Тимбал мгновенно исчез за дверью. Фабиан должен был встать, и первый не мог не заметить, что он возбужден. Опустить глаза на его пах, чтобы – проверить? убедиться? подтвердить, что не могло не иметь место? – что и первый откровенно, бесцеремонно возбужден, было крайне опасно, первый мог расценить это совершенно непредсказуемым образом. Оставалось быть дерзким до конца. Фабиан встал.
Первый не сводил взгляда с его лица. Фабиан склонил голову, помедлил секунду и вышел. Тимбал стоял в полутора метрах от двери и смотрел на нее как на внезапно заговорившую икону, только что руки не сложил в молитвенном жесте.
– Господин Альбрих сейчас выйдет, – до оскомины вежливо произнес Фабиан. Тимбал простодушно заморгал, и Фабиан подумал в который раз за все свое знакомство с ним, как здорово тот дурит всех и вся. И скользкая, показавшаяся совершенно неуместной мыслишка: и первого тоже?
Армушат стоял у окна в кабинете Государственного Канцлера и созерцал площадь. Госканцлер неторопливо размешивал сахар в кофе.
– Секретариат первого консула работает над проектом реформы консулата, – задумчиво произнес Армушат.
– Все еще? – флегматично отозвался Содегберг.
Армушат резко повернулся к нему.
– Открыто, дорогой государственный канцлер. Уже открыто. Ведутся консультации. Собираются мнения членов магистрата. Судьи конституционного суда несколько раз имели удовольствие обедать с первым, и выглядели они после этих обедов пришибленными. В сенате, дорогой Аурелиус, скоро будет представлен законопроект. Законодательная инициатива-то работает. Представляете? Ее никто не воспринимал всерьез, два-то человека и один на них обоих помощник, а они… работают.
Армушат сунул руки в карманы брюк и зашагал по кабинету. Содегберг положил ложку на блюдце.
– Все еще? – флегматично повторил он.
Армушат остановился и развернулся к нему.
– Дорогой Государственный Канцлер, я понимаю, что вас с вашим опытом, с вашим послужным списком можно удивить только нашествием, эм, цивилизации космических волколаков. Но если у первого хватит наглости провернуть ту реформу, о которой говорят аналитики того же магистрата, то ни в вас, ни во мне необходимости не будет. И хорошо, если новый единственный Консул позволит нам зарабатывать на хлеб фельетончиками в развлекательных журналах, – гневно произнес Армушат.
– Удивительным образом, Стефан, ты меня удивил. Аналитики магистрата представили что-то похожее на аналитическую записку? Это куда забавнее цивилизации космических волколаков, – благодушно отозвался Содегберг и пригубил кофе. Затем он замер, держа чашку у рта. – Я бы усомнился, что Альбрих будет действовать настолько радикально, что еще и государственых пенсий захочет нас лишить, но он может. Разрушать не строить.
– Аналитики консулата, не приближенные к первому, а от него отдаленные оценивают возможность тихого переворота процентов в семьдесят, если говорить о ближайших трех месяцах, – продолжил свое Армушат. – Дальнейшие прогнозы затруднены. Да и обстановка на юго-востоке неспокойна слишком неоднозначно. До сих пор не существует какого-то внятного представления о векторах, боюсь, что сами эти, гм, векторы о себе не имеют определенного представления. Это хорошо смотрится на экранах телевизоров, особенно с Первым Консулом, эффектно выходящим к народу. Публика рукоплещет. На юго-востоке такая неразбериха, что хоть каждый день делай репортажи о еще одном враге республики, которого, кстати, возвращает в ее лоно очередной ставленник первого. Который, Аурелиус, не забывает благодарить и рукоплескать первому, а с ним и безмозглая публика. А тем временем на юге продолжается неразбериха, которую первый время от времени утихомиривает. Тебе напомнить серию последних с позволения сказать расследований, где следы пособников восстания искали не где-нибудь – в консулате!
– И конечно же обнаружили хвосты в ближайшем окружении четвертого консула? Ему бы следовало задуматься об отставке, что ли, – отстраненно произнес Содегберг и повернулся к окну.
– Тебя это не очень беспокоит. А вместе с тем ноздря в ноздрю с этими слухами ползут и шепотки о том, что Госканцелярия себя изжила.
– Они начали ползать на второй год после утверждения Канцелярии.
Армушат смотрел на его затылок, на узкие сутулые плечи, на по-старчески огромное ухо. Содегберг отказывался впадать в ярость, это усмиряло и Армушата. Содегберг охотно говорил о переворотах, смене власти – и это успокаивало Армушата, не без суеверия относившегося не к тому, о чем говорят, а к тому, о чем молчат.
– Ты действительно не веришь, что Альбрих пойдет ва-банк? – осторожно спросил он.
– С точки зрения краткосрочных планов очень эффектная была бы попытка, – Содегберг чуть повернул голову. – С точки зрения долгосрочных планов – это самоубийственное решение.
Он снова повернулся к окну.
– Альбрих хорош для решения внезапно вспыхивающих конфликтов, Стефан. Он очень хорош для всех тех дрязг на юге, которые, должен признать, выгодны магистрату куда больше, чем ему. Не так ли? – быстро спросил Содегберг и замолчал, настаивая на ответе. Армушат покачал головой, неопределенно помычал, пожал плечами, надеясь избежать необходимости говорить что-то определенное. И Содегберг сделал единственно возможный вывод: – Так ли. Но скажи мне: что он, став единоличным главой Республики, будет делать с Магистратом, верным ему, но при этом, хм, блеклым? С уймой долгосрочных и сверхдолгосрочных программ, о которых он имеет очень невнятное представление? Я не знаком достаточно хорошо с Альбрихом, чтобы глубокомысленно рассуждать о структуре его личности и прочее. Но что-то мне подсказывает, что перестройки будут проводиться очень болезненные. Кровавые даже. Ненужные. За Ардентеном следят?