Отключив навигатор – он чуть не заскрежетал зубами, потому что тактичный лизоблюд первого не голосовую команду отдал, а выбрал ее на дисплее, и это показалось Фабиану унизительным – Тимбал въехал в подземный этаж, припарковался у лифта.
Остановив машину, он повернулся к Фабиану, искательно заглянул ему в лицо и сказал:
– У шефа ого-го какой повар. Лично готовил. Меню хорошее.
– Не сомневаюсь, – раздраженно бросил Фабиан, отстегивая ремень. – Куда идти?
– Так в лифт и вверх, – обиженно ответил Тимбал. Еще бы губу оттопырил, неандерталец, зло подумал Фабиан, выходя из машины и идя к лифту. Тимбал догнал его и вскочил в кабину.
– Тут на третий. Там типа личные покои, – строго сказал он, поднося ключ-карту к детектору. – Я тебя потом отвезу. Багаж твой тоже в багажнике будет. Его мои ребята заберут.
Фабиан развернулся к нему.
– Ты ведь не удивлен, – спросил он, изучая Тимбала прищуренными глазами. Он подался вперед; простодушная маска Тимбала на секунду дала трещину, из-за нее выглянуло иное лицо, жесткое, холодное, со всевидящими глазами и узкими губами, совершенно не умевшими улыбаться. Тимбал, казалось, сознательно позволил этому мгновению растянуться, словно изучал реакцию Фабиана. – Не брезгуешь?
– Нет, – обозначил улыбку Тимбал. – Пока нет.
Лифт остановился, Тимбал вышел, вставил карту в слот у двери и распахнул ее.
Фабиан неторопливо вышел из кабины, подошел к нему, остановился рядом. Тимбал вошел в холл, следом Фабиан, и дверь закрылась за ним. Ее легкий щелчок словно вышиб из него дух. Он застыл, заставил себя вдохнуть, сжал сумку так, что, казалось, кожа начала лопаться на костяшках пальцев, и заставил себя идти следом. Возбуждение одновременно и пьянило, и отрезвляло его, спина Никоса Тимбала в нескольких метрах то расплывалась, то представлялась до такой степени плотной, что Фабиану казалось: он не только переплетение нитей на ткани разглядит, но и подклад, и защитный жилет, даже поры на коже; секунда – и кто-то злорадно набрасывал пелену на лицо, под которой не то что смотреть, дышать было тяжело. Эта же пелена стекала к ногам, и они становились свинцовыми, вязли в полу, подкашивались, плавились даже. Она покрывала и уши, и ее вибрирование отражалось угрожающим рокотом где-то за глазами. По коже бежали мурашки, лицо покрывал липкий пот, и Фабиану отчаянно, болезненно, страстно хотелось разрядки.
Тимбал подошел к еще одной двери. Двустворчатой, массивной, надежной. Открыл ее и сунул в комнату голову. Затем, сказав что-то, сделал шаг в сторону, пропуская Фабиана. Тот замер, склонил голову, глядя на него, сделал один шаг, второй. Тимбал отчего-то отвел голову назад, словно опасаясь оплеухи. Фабиан вошел в комнату. Небольшую гостиную, если быть точней. В центре которой стоял Альбрих и испепелял взглядом дверь. Фабиан вскинул голову.
За его спиной Тимбал что-то сказал, Альбрих кивнул, захлопнулась с тихим щелчком еще одна дверь. Первый сделал шаг к Фабиану. Он был одет элегантно, насколько вообще уместно определять домашнюю одежду как элегантную, и он явно пребывал в расслабленно-возбужденном состоянии. Верхние пуговицы рубашки были расстегнуты, руки он сунул в карманы брюк, и Фабиану показалось, что в ожидании он выпил вина. Наверное, все-таки вина, как-то не замечен он был в употреблении напитков покрепче.
Фабиан снял с плеча сумку и бросил ее на кушетку, стоявшую у стены. Альбрих сделал еще полшага ему навстречу. Фабиан неторопливо расстегнул куртку, бросил ее поверх сумки, откинул голову назад, ухмыльнулся. Альбрих сделал еще один шаг ему навстречу. Он следил за Фабианом с алчным интересом и не удосуживался ни приветствовать его, ни как-то комментировать его действия. К счастью: Фабиан едва ли мог бы ответить что-то вразумительное и – что куда более важно – нормальным голосом. Альбрих сделал еще один шаг. Фабиан ждал.
Всего два скользящих шага понадобилось Альбриху, чтобы оказаться рядом с Фабианом. Тот неотрывно следил за ним, и его рот подергивался в недоброй ухмылке. Альбрих, не отводивший глаз, подчеркнуто неторопливо поднял руку, провел ей по щеке Фабиана, положил ее на затылок, попытался привлечь к себе, и Фабиан недовольно мотнул головой, как строптивый жеребенок. Альбрих тихо засмеялся.
– Ты все бунтуешь, государственный сиротка, – прошептал он в дюжине сантиметров от лица Фабиана, который, не удержавшись, втянул воздух. Кажется, первый пробавлялся в ожидании чем-то куда более основательным, чем вино – пахло коньяком.
Рука Альбриха скользнула на плечо Фабиана и крепко его сжала.
– Ты не голоден? – интимно мурлыкнул он. – Мой повар расстарался.
Слова с трудом доходили до Фабиана, казались куда более громоздкими и бессмысленными, чем мимика, чем та же ладонь, прожигавшая кожу сквозь несколько слоев одежды.
Первый массировал его плечо и, кажется ждал ответа. Но пауза затягивалась, первый переставал улыбаться, всматривался в лицо Фабиана, начинал беспокоиться. Фабиан примеривался.
Альбрих положил обе руки на предплечья Фабиана, сдвинул брови к переносице, словно решая, просить ли прощения заранее или немного подождать. Фабиан молча развел его руки в стороны, неспешно стянул джемпер с эмблемой проекта, уронил его на пол и насмешливо посмотрел на Альбриха. Тот приглашающе приподнял брови; Фабиан ухватился за полы рубашки и рванул их в стороны; Альбрих ухватился за пояс его брюк и подтащил к себе. Он попытался поцеловать, но Фабиан отвел голову и скривился. Он оглядел комнату, обнаружил диван и толкнул Альбриха к нему.
Он пах дымом, ароматным, горьковатым, пряным сигарным дымом, и коньяком, и собой. Фабиан не обращал внимания до этого, как пахнет тело. Как свое – знал, особенно после бесконечных занятий, кривился и избавлялся от запаха с огромным удовольствием; как тела соратников по легиону, даже по студенческой группе – знал, а запах Аластера даже находил привлекательным, но никогда не обращал внимания, не внюхивался, и тем более у него не кружилась голова, не дурманил аромат чужой плоти, не возбуждал до такой степени, что враз вытеснял все мысли, заставляя действовать без раздумий – ухватить, захватить, подчинить, напасть, не упустить.
Альбрих отступал к дивану, подчиняясь, и все пытался найти на ощупь губы Фабиана; тот раздраженно огрызался, прикусывал то мочку уха, то кожу на его шее или плече, осторожно проводил языком по горлу и снова прикусывал кожу. Альбрих закидывал голову, недоуменно посмеивался и позволял ему теснить его. У самого дивана он резко отступил, ухватил Фабиана за руки и швырнул на диван, придавливая сверху. Фабиан тяжело дышал и заметно злился, пытался вырваться; Альбрих крепко держал его руки и ласково, почти нежно целовал кожу под ухом, и Фабиан вздрагивал, на шее – и Фабиан злился; на ключице – и он замирал. Фабиан затаился, чтобы, улучив момент, снова оказаться сверху, и Альбрих засмеялся.
– Что смешного? – зашипел Фабиан, сдавливая его ногами. Альбрих гладил его бедра, любовался им и весело улыбался.
– Тебе палец в рот не клади, Равенсбург. Я уж было начинал думать, что все просто. Ты вернул мне веру в тебя, – тихо ответил он, бережно гладя его по шее. – Иди ко мне.
Фабиан шумно втянул воздух и ударил Альбриха по груди.
– Нападение на государственное лицо, Равенсбург, – притянув его к себе, прошептал на ухо Альбрих и поцеловал шею. – Карается немалым тюремным сроком.
– Мужеложство, Альбрих. Тюремным сроком не карается, но консульства тебе стоить может, – огрызнулся Фабиан, прижимаясь к нему всем телом. – Твоя жена тоже не будет в восторге.
– Ты пойдешь и на это? – между поцелуями поинтересовался Альбрих.
– Только если ты захочешь заварить кашу.
Альбрих снова засмеялся, невесело и горько. Он гладил Фабиана, целовал его – и не мог ощутить удовлетворения. Фабиан был с ним – и его не было. Он был мальчишкой, кое-что повидавшим, определенно, кое-что испытавшим, страстным, алчным, любопытным мальчишкой, и на месте Альбриха мог быть любой другой человек. Наверное. Тот же Велойч, к примеру, если бы захотел. Возможно, захотел бы, просто чтобы подразнить Альбриха, и Фабиан был бы таким же жадным, таким же любопытным, требовательным – и безразличным. Мальчишка был возбужден, мальчишка требовал удовлетворить возбуждение, он охотно делился своей страстностью с Альбрихом, и вроде все было замечательно. Мальчишка сцепил зубы, словно для него было делом чести не стонать. И для Альбриха делом чести стало заставить его стонать. У него получилось, Фабиан жадно принимал ласки, яростно возвращал их, приближаясь к оргазму, застыл на секунду, глядя на Альбриха круглыми глазами, тихо взвыл, выгнулся, впился пальцами в его плечи, обмяк; несколько мгновений прошло, прежде чем он сполз с Альбриха. И вот он, покрытый пеленой пота, лежал рядом, успокаиваясь. Нужно было протянуть руку, чтобы коснуться его. Только отчего-то Альбрих не решался. Он просто смотрел на него.