Александра смотрела на него, насмешливо улыбавшегося, рассматривавшего ее, стоявшего на пристойном расстоянии и выглядевшего при этом непристойно – непристойно привлекательным, свежим, одновременно усталым и бодрым, и понимала, что лучше бы ей отправиться домой в свою квартиру, запереться на все замки и спрятаться за толстой дверью, чтобы всласть побарабанить по подушке и попроклинать судьбу, и сказала:
– Если тебе не будет неприятна моя непосредственность, то я с удовольствием съела бы что-нибудь. Какой-нибудь десерт, например.
– Я рад, что твои аппетиты не отличаются кровожадностью после рандеву с этими стервятниками, – развеселился Фабиан. – Я угощаю.
Он положил руку ей на спину и повел к кафетерию, по пути спрашивая о делах фонда, о ее личных делах, о том, о сем, о последней премьере, отвечая на ее вопросы – по возможности немногословно, рассеянно оглядывая холл, кафетерий, снова холл.
Они уже сидели за столом; Александра любовалась пирогом, Фабиан в задумчивости помешивал кофе ложечкой. Она неожиданно всплеснула руками.
– Это совершенно невежливо с моей стороны! – тихо воскликнула она. Фабиан уставился на нее в изумлении: этот непосредственный жест, искренний и порывистый, не противоречил ее облику, но все-таки был неожиданным.
– Что именно? Признаваться в страстной любви к сладкому? – спросил он.
– Нет, – категорично ответила Александра и сжала руки в кулаки. – Ты спросил меня, что я делаю здесь. А я не спросила тебя, что здесь делаешь ты. Для деловых визитов это слишком позднее время. Прости-прости-прости. – Она развела руками, и Фабиан усмехнулся, отчего-то зачарованный их движениями. – Если не хочешь, можешь не отвечать. Но… но. – Она замялась, опустила руки на столешницу, посмотрела по сторонам. – Если я могу как-то выразить поддержку, еще что-то, я с удовольствием это сделаю.
Фабиан пожал плечами.
– Мой хороший знакомый имел несчастье несколько самонадеянно поэкспериментировать с определенными веществами, – невесело улыбнулся он. – Ничего хорошего из этого не вышло, как ты понимаешь. И да, я предпочел бы, чтобы это не распространялось.
Александра смотрела на него внимательно, словно пыталась проникнуть под маску, которую Фабиан так ловко носил все время. Он не отводил глаз, не менялся в лице. Не пытался казаться ни озабоченным, ни наигранно-веселым и ждал от нее ответа.
Она заставила себя улыбнуться, не особо удивившись, что у Фабиана могут быть знакомые, способные добаловаться с наркотиками до этого «ничего хорошего из этого не вышло», произнесенного таким ровным, таким невозмутимым голосом.
– Все очень серьезно? – обыденно спросила она.
Фабиан пожал плечами.
– Зависит от точки зрения. Я считаю, что очень, лечащие врачи – что ничего особенного, статистика – что прав скорее я, ИИ – что это всего лишь частный случай.
Александра подалась вперед, опустила голову.
– Можно я не буду высказывать эти дурацкие сочувствия? Тебе от них все равно ни горячо, ни холодно, твоему знакомому скорее всего тоже. – Произнесла она, не поднимая глаз. – Я чувствую себя идиоткой, повторяя их. Понимаешь, я могу, конечно, их повторить. Но ни тебе от этого легче не будет, ни мне. Лучше ты скажи, могу ли я как-то помочь, что ли, – пожала она плечами.
Фабиан тихо засмеялся.
– Алекс, ты восхитительна, – с неярким, осторожным восхищением сказал он. – Ты не представляешь, как здорово услышать это.
Он потянулся через стол, погладил ее по руке, по предплечью, поднял руку и провел ей по подбородку.
– Это, наверное, лучшие слова поддержки, – невесело признался он.
Она склонила голову влево, где все еще находилась его рука. Он открыл ладонь. Александра прижалась к ней щекой. Фабиан смотрел на нее секунду, другую, третью. Александра отвела голову. Он опустил руку и взял чашку.
– Знаешь, я хотел сжечь заживо тех психологов, которые работали со мной, когда погибли родители, – сказал он, глядя на чашку. – Они были отлично тренированы угадывать по мельчайшим нюансам в поведении, какая именно модель их поведения окажется наиболее эффективной. И сдается мне, что и они сами были убеждены, и их тренеры тоже, что в таких вот критических ситуациях человек демонстрирует предельно оголенные реакции. Ну не знаю, все силы уходят на то, чтобы справиться с каким-то событием, на притворство ничего не остается.
– Твои родители погибли? – выдохнула Александра.
– Ага, – спокойно ответил Фабиан. – Давно. И эффектно. И мне, кстати, хотелось не сочувствия, а участия. Не этой необходимости выслушивать их потуги на утешение, а чтобы кто-то встал рядом и положил руку мне на плечо. Мне хотелось, чтобы кто-нибудь честно сказал: парень, все изменилось, как раньше, уже не будет, и тебе будет очень плохо. А говорили какую-то фигню с какими-то высокими словами о чести, мужестве, еще чем-то, в общем, то, что хорошо для трибуны, но для одиннадцатилетнего сопляка – едва ли. Из тебя, наверное, получился бы фиговый психолог, но жалко, ох как жалко, что тебя тогда не было.
Александра приоткрыла рот; она явно хотела сказать хоть что-нибудь. Фабиан усмехался, довольно щурился и ждал.
Она подняла руки. Нет, поправил себя Фабиан – она воздела их в притворном отчаянии. Выразительным, эпичным жестом она воздела свои крупные руки с крупными ногтями, окрашенными в темно-красный цвет. Фабиан поощряюще поднял брови, и Александра засмеялась.
– Ты невыносим, – честно призналась она.
– Иногда это бывает совсем просто, – развеселился он.
Он попрощался с Александрой, пошел в отделение интенсивной терапии. Его уже знали там, спешили встречать, поспешно, почти подобострастно здоровались и резво сбегали при первой же возможности. Дежурный врач, сухой мужчина лет пятидесяти от роду, очень, неприлично ухоженный, державшийся неестественно прямо и пытавшийся оставаться высокомерным даже в присутствии Фабиана, представил развернутый доклад о состоянии Аластера, который можно было свести к двум словам: «без изменений». Он уже дышал самостоятельно, уже реагировал на свет и звуки, его уже готовили к операции. Фабиан слушал его, плотно сжимая губы, отказываясь улыбаться, время от времени переводя взгляд на двух ассистентов, которые стояли за спиной этого эскулапа, готовые в любой момент вступить в схватку, и не находил этот разговор ни необходимым, ни забавным.
И Фабиан снова стоял перед дверью, которую не решался открывать. Он никогда не задумывался над тем, что для него значил Аластер. И до сих пор он не думал об этом – оказывается, это страшно, и это болезненно. Фабиан покосился на врача, который, все так же в сопровождении двух адъютантов, стоял у вахты и что-то деловито обсуждал с медработником; и конечно же, предполагалось, что Фабиан не замечает, что за ним следят. Он усмехнулся, вошел в палату.
Фабиану не хватало Аластера – этого ленивого, ядовитого, похотливого, вездесущего, любопытного паяца. Ему не хватало хитрого, остроглазого, осторожного, раздражающего пройдохи. Фабиан подтянул стул и сел рядом с кроватью, положил руки на кровать и опустил на них голову. Наверное, Аластера уже не вернуть. Того Аластера уже не вернуть, поправил себя Фабиан.
Он шел по холлу к выходу, и его окликнула Александра. Фабиан остановился, обернулся.
– Я решила дождаться тебя, – пожимая плечами, сказала она. – Кажется, с тобой бесполезно быть хитрой, куда проще играть открыто.
Фабиан склонил голову к плечу, усмехнулся.
– Я чувствую возбуждение от простого предвкушения, – кротко сказал он. – И знаешь, от чего? Я сейчас произнесу фразу, которую считаю верхом банальности. К тебе или ко мне?
Александра подалась ему навстречу. Ее глаза горели, щеки покрывал румянец. Рот был приоткрыт, и она нетерпеливо облизывала губы языком. Фабиан скупо улыбался, следя за ней.
– Ко мне, – тихо ответила Александра.
Фабиан осмотрел холл.
– Я на машине. А ты? – сухо сказал он.
– Я приехала на автобусе. Я не считаю необходимым усложнять себе жизнь этими средствами. – Непринужденно ответила Александра.
– Я полностью с тобой согласен. Вдобавок ко всему экология, экология, транспортный налог, снова экология. Ну и пара логистических задач, вроде парковки и техобслуживания, – вежливо говорил Фабиан, стремительно идя к выходу. О счастье, Александра поспевала за ним, и это не выглядело так, что они спешили. – К сожалению, в моем случае проще завести машину и смириться с этими проблемами, чем подстраиваться под общественный транспорт. Как ты смотришь на то, чтобы заглянуть в один милый ресторанчик? Я знаю один совсем недалеко от твоего дома.