Потрясенный Юшенг держал в руках позабытую сигару и спохватился, только заметив, что внушительный столбик горячего пепла вот-вот упадет на дорогой ковер.
— Ничего не понимаю, — повторил он, поспешно стряхнув пепел.
— Когда компетентный высший офицер Адмиралтейства ничего не понимает, это очень плохой признак, — сокрушенно проговорил Рихтер. — Это означает, что мы по уши в дерьме. — Он тяжело вздохнул. — Хорошо, тогда я поделюсь с тобой тем, что понимаю я. Ни предательством, ни хищением генома, ни производством на вражеской планете собственных биоморфов, сопоставимых по характеристикам с нашими «близнецами», произошедшее объяснить невозможно. За последние часы я выдвинул сам для себя примерно пятнадцать разных предположений. И все они, при кажущейся правдоподобности, рассыпаются в прах, стоит приступить к их более подробному рассмотрению, учитывая всю совокупность имеющихся фактов. Знаешь, Фань, — Папаша Людвиг доверительно понизил голос, — я уверен совершенно точно только в одном.
— В чем? — невольно понизил голос и Юшенг.
— В том, что мы столкнулись с чем-то совершенно необъяснимым, совершенно немыслимым, с тем, что выходит за рамки всего нашего предыдущего опыта. С чем-то, что в корне противоречит нашим привычным аксиомам и алгоритмам действий. И это необъяснимое определенно куда ужаснее, чем наши худшие предположения. И гораздо опаснее. Мы привыкли считать мощь Империи незыблемой, а ее флот — непобедимым. Пиратские республики на границах Внешнего Круга существуют только потому, что у Империи имеются более насущные проблемы с мощными колониальными союзами, иначе мы давно очистили бы Галактику от этого отребья. Их просто невозможно уничтожить до конца, потому что после массированного удара пираты разбегаются, как тараканы, чтобы вновь собраться в другом месте. Ни одной отдельно взятой колонии не устоять в прямом противоборстве с нашим флотом. И это святая правда, вот что самое страшное. У меня такое ощущение, что арагонцы каким-то образом используют против нас нашу собственную имперскую спесь, нашу безграничную уверенность в собственной силе. И вот теперь, объясняя тебе свои предчувствия, я, кажется, понял, почему не даю очевидного сигнала к массированной атаке. Только по одной причине. Я уверен: арагонцы как раз и ждут массированной атаки и термоядерной орбитальной бомбардировки. Ждут с самоубийственным нетерпением. Они ее откровенно добиваются. По каким-то причинам им совершенно необходимо, чтобы мы разнесли их планету вдребезги.
— Папаша… Откуда такие выводы? — растерялся Юшенг. — Это совсем уж за всякими рамками…
— Я скажу, откуда. — Командор ткнул в сторону референта огрызком сигары. — Спасибо за участие в мозговом штурме, дружище, кажется, в результате я все-таки уловил суть проблемы. Пытался донести до тебя свои сомнения и внезапно сам понял их суть. Арагонцы нарываются специально. Понимаешь? Они нагло дергают за усы Первого Гражданина. Нагло, демонстративно, не скрываясь. Вот для чего была нужна безумная и бессмысленная расправа над Мистером Мармадьюком — чтобы в ответ мы прислали карателей. Мы не стали задействовать орбитальные бомбардировщики, ограничившись десантом, — и тогда пираты показательно, с размахом уничтожили десант, видимо, надеясь, что уж в этот-то раз космократоры со страшным оружием на борту непременно прибудут…
Фань пристально смотрел на шефа, и скулы на его лице обозначались все резче. Позабытая сигара в его руке давно погасла.
— Меня по-прежнему беспокоят четыре ядерные торпеды, которыми был поражен Мистер Мармадьюк, — безжалостно продолжал шеф. — И эта безумная идея аналитического отдела о том, что коммодор Стюарт торпедировал сам себя. Обе идеи совершенно безумные — та, согласно которой ядерные биоморфы были разработаны противником, тоже не выдерживает никакой критики. Но странное поведение контр-адмирала Потоцкой натолкнуло меня на неожиданную мысль: а если их объединить? Если торпеды действительно наши, но что-то необъяснимое вынудило коммодора Стюарта задать им такую траекторию, которая пересеклась с курсом космократора?..
Папаша Людвиг замолчал, размеренно пыхая сигарой.
— Мистер Мармадьюк израсходовал в бою только две торпеды, — мрачно напомнил Юшенг. — Следовательно, даже если принять эту версию, две другие все равно принадлежат противнику.
— Два попадания из четырех пришлись точно в орудийные порты. Невероятная точность в скоротечном бою, когда противники движутся с огромными скоростями, не правда ли?
— Вы имеете в виду, что две торпеды могли быть подорваны прямо в орудийных портах?! — удивился полковник. — Но предохранительные нейропрограммы…
— Если противнику удалось каким-то образом дезориентировать ветерана-коммодора и адмирала ударной группировки, почему бы не предположить, что тот же трюк удалось провернуть с тупыми биоморфами?
Фань потрясенно молчал, не зная, что на это ответить.
— В свете новых обстоятельств вернемся к главному вопросу, — проговорил Людвиг Рихтер, так и не дождавшись реплики от собеседника. — Сформулируем его по-другому: для чего бы это мышам так настойчиво дергать кота за усы? Тем самым мышам, которые, по идее, живы лишь до тех пор, пока кот спит?
— Это абсолютное безумие с их стороны, — хрипло ответил адъютант.
— А они дергают. В каком единственном случае это возможно?
Полковник отрывисто кашлянул.
— Вы правы, Людвиг. Вы чертовски правы! Бомбить Арагону никак нельзя.
— В каком единственном случае это возможно? — с легким нажимом повторил Рихтер.
— Мыши могут так дерзко дразнить кота, только если… — начал Юшенг. Голос у него сорвался от волнения, и он нервно прочистил горло. — Только если между котом и мышами имеется глубокая замаскированная яма с торчащими на дне кольями. Мыши о ней знают, а кот — нет.
— Ты хотел бы попробовать эти гипотетические колья на остроту и крепость? — невесело усмехнулся Папаша Людвиг. — Я не хочу. Я предпочитаю продолжать лежать на мягкой подстилке, приоткрыв один глаз и внимательно наблюдая за происходящим. И так будет, если Сенат не проявит нетерпение и не надумает вмешаться в мои распоряжения. Но это я беру на себя, потому что Первый Гражданин мне доверяет. А глупые мыши пусть прыгают перед моей мордой и машут уродливыми лапками. Пусть — до поры до времени. Рано или поздно они непременно ошибутся.
И адмирал-командор со скрипом вдавил остатки своей сигары в пискнувшую пепельницу.
Глава 7
Переправа
Перед глазами мастер-сержанта Купера плавали кровавые круги. Легкие, стиснутые несокрушимой диафрагмой биокаркаса, полыхали огнем, в них не осталось ни глотка воздуха. В голове стремительно мутилось, и на грани угасающего сознания мерцала лишь идиотская мысль о домике в паре прыжков от Метрополии, который так теперь и останется без отличного хозяина…
В последнюю секунду, когда смерть уже пытливо заглянула Фреду в глаза черными безразличными провалами пустых глазниц, убийственная хватка экзоскелета ослабла, его мышцы задрожали, а через мгновенье расслабились полностью. Купер из последних сил сделал жадный вдох, потом еще один, судорожно хватая воздух ртом, а затем задышал часто и сипло. Окружающая атмосфера имела отчетливый привкус кислотного дыма, но это было гораздо лучше, чем всякое отсутствие атмосферы. Еще через мгновение перед глазами перестали вращаться круги, и сквозь ресницы Купер увидел дневной свет. Открывать глаза совсем не хотелось. Достаточно было просто дышать, и ничего больше ему в этой жизни не требовалось — по крайней мере, в ближайшие четверть часа. И вообще лучшим выходом для всех было бы, если бы он сейчас проснулся на вибрирующей и подпрыгивающей десантной койке в чреве Скромного Дитриха…
Нет, не судьба. Сквозь пелену дурнотного полузабытья до него донесся знакомый голос, кто-то энергично тряс его за плечи:
— Огранин мастер-сержант, вы живы? Сэр! Скажите хоть что-нибудь!..