— Что же, у тебя больше возможностей изменять его, чем у меня.
— Это не так. Из аристократии никто ничего не может изменить. Тебе нужно среди них жить, чтобы понять, насколько это невозможно. Любое изменение должно идти снизу, отсюда, из масс.
— Герцог, ведущий теперь бунтарские речи! — презрительно заметила она.
— Почему бы и нет? — украдкой он пробрался вперёд и положил ладони ей на плечи, затем ласкающе провёл ими вниз по рукам. Она не сопротивлялась.
— Скажи мне честно, — пробормотал он, склоняясь к ней. — Я тебе нравлюсь больше, чем этот, другой тип? Ты не можешь оспаривать свои чувства ко мне.
— Да, — шепнула она, откидываясь назад , к нему, откидываясь назад, к нему, закрывая глаза и проникаясь его ласками.
Всего несколько минут потребовалось на то, чтобы прилив крови захватил их обоих; затем они снова оказались в постели, очередной раз наслаждаясь юездыханным возбуждением мужчины и женщины, открывающих для себя друг друга.
В одно из мгновений он приподнялся и изучил противоположную стену — позиция, с которой он видел сходную сцену раньше. Любая из множества случайных точек могла оказаться шпионской камерой. Гринсект пообещал ему, что она убрана, но Гринсеку, разумеется, верить нельзя.
Да и какое значение это имело? Выкинув из головы эту вероятность, он снова обратился к трепещущей девушке. Такие вещи приходится принимать.
Все это он делал во имя службы королю.
Собеседником Джондрака оказался молодой отварищ из Общества «Смерть жизни», которого Рондана встретила в питейном доме, часто посещаемом членами движения. Потребовалось ещё два дня мягких уговоров, подлизывания и лицимерия, пока ему удалось уговорить Рондану взять его с собой, не вызывая её подозрений.
«Герцок Фринский» (Джандрак бы восхищён, узнав, чколько питейных домов в Старом Городе были названы именами аристократии) был зажат между двумя массивными фабриками. Основное помещение там представляло собой большой, дымный подвал, и именно здесь Джандрак впервые ощутил вкус бунта — настоящего, старомодного бунта, а не ссор и манёвров аристократов.
Разговоры были странными и непонятными для него. Молодые люди с растрёпанными волосами обсуждали такие термины, как «диалектика угнетения», «высвобождение творческих потенциалов» и «отрицание отрицания», и от этого у него просто возникало впечатление, что его забросили в середину сюрреалистического действа.
Вполне естественно, он поклялся Рондане, что не станет открывать, кто он такой, и в конце концов решил игнорировать жаргон движения и основать свои имидж и выражаемые мнения на эмоциональном содержании — на негодовании, которое тлело подспудно во всех ведущихся здесь разговорах. Именно в этом обличие он постарался попасться на глаза определённым личностям, которых уже определил как зловещих агентов, ищущих новобранцев для пополнения движения. За достаточно короткое время он получил приглашение посетить Собрание на Заре.
До сих пор для Джандрака всё было просто, и он был озадачен этим, не ведая, что он идёт путём, который до него уже прошли несколько агентов Гринсекта. И только когда через несколько минут после окончания собрания лазерный пистолет Хорриса Дэйджела ткнулся ему в рёбра, он осознал, что, в конце концов, все не так просто.
Дейджел отвёл его в ту же самую пустую маленькую комнату, в которой Кракно уже принял и уничтожил пятерых тренерованных агентов Гринсекта. На этот раз, однако, в помещении были два вертящихся стула. Дверь закрылась за Джандраком — напомнив ему о конфронтации с полицейским шефом — и он оказался на едине с анархистским лидером.
Он никогда не слышал о Касторе Кракно и никогда его до этого не видел. Отбросив свою позу рабочего, Джандрак встал прямо, как офицер, и посмотрел странному маленькому человеку в глаза. Кракно, внимательно изучавший его и во время собрания, и сейчас, когда Джандрак вошёл в комнату, расхохотался.
Сбитый с толку, Джандрак поспешно решил раскрыться. Даже сейчас ему невозможно было представить, что жители трущоб осмелятся приченить вред персоне его ранга.
— Я требую отпустить меня, — заявил он. — Вы пожалеете о своих своевольных действиях, как только узнаете, кто я.
— Вы, несомненно, эксперементатор, — заметил Кракно, вытирая слёзы с глаз. — Ладно, кто же вы?
— Я — герцог Саннский. — Джандрак сердито и власно смотрел на пленившего его человека, ожидая выражения страха.
Но Кракно только разразился новыми взрывами хохота.
— Ни много, ни мало! Почему бы вам и не быть им?
В первый раз самоуверенность Джандрака поколебалась. В этом человеке среднего роста с кожей лица, похожей на резину, который, как видно находил его таким смешным, было что-то тривожаще твёрдое. Это была не твердосто нормальных людей — оно было подвижным и сильным.
— Меня зовут Кракно, Кастор Кракно, — сказал тот. Он приглашающе протянул руку. — Не желаете ли присесть?
Джандрак осторожно сел. Может быть, он раскрылся слишком рано.
— Что же вы находите такого смешного? — сердито бросил он. — Вы смешные. Гринсект прислал вас сюда, я полагаю.
— Похоже, вы в более выйгышном положении, чем я, — медленно проговорил Джандрак.
— В каком-то смысле да. Но и Гринсект тоже.
Каждый раз, когда Кракно смотрел ему в глаза Джандрак ощущал этот электрически удар, вытягивающую душу силу личности другого человека.
— Видите ли, он верно увидел в вас двуличного оппортуниста, который всегда пытается играть на две стороны против середины. Поэтому он и выбрал вас для этой работы. Он каким то образом понял или догадывался инстиктивно, что я в состоянии отличить агентов, которых он засылает, по их бескомпромисной, хотя и скрытой враждебности. Поэтому ему и не удалось проникнуть в мою организацию. Тайные намерения его шпионов настолько ослепительно ясны для меня, что я или отваживаю их, или убиваю. Он полагает, что вы, с другой стороны, сможете пройти сквозь мои экраны благодаря вышему неизлечимому двуличному менталитету.
— Вы, конечно, не можете узнать обо мне так много за несколько секунд знакомстыа.
— Извините, но — могу. О, я умею читать человеческую натуру. До определённых приделов, может и Гринсект.