Остальные молчали. Ответил я:
— Он ищет возможность, мистер Картер. Возможность заполучить сорок миллионов. Слишком значительный урон для бюджета. Однако есть еще одна возможность… что я вообще этих денег не брал. В суде доказательством моей вины послужили косвенные улики. Но ведь подобным образом пострадал не один невиновный человек. Он размышляет об одной пикантной возможности… Допустим. вы даете мне гарантию, что эти сорок миллионов останутся у меня… Между прочим, я их не крал… Мне удается добраться до денежек, и все — можете пускать пузыри, господа. Общественность обо всем узнает, а наиболее прогрессивные газеты разнесут вас в клочья… Я уж не говорю, какой будет политический резонанс. Верно, Вуларт?
Он не ответил.
— Он знает, что я могу отмочить такую штуку. — Я ухмыльнулся и откинулся на спинку стула. — Неплохой вызов, а?
Лицо у Вуларта было напряжено.
— Я не сомневаюсь, что деньги у вас, Морган.
— Или я могу их заполучить, — добавил я. Он пожал плечами, лицо его было неподвижным.
— Как бы то ни было, все равно, нет.
— Вы уполномочены сами принимать решение или будете согласовывать по своим каналам, мистер Вуларт?
Он мог и не отвечать. Я увидел, как у него неожиданно сузились глаза.
— Если вас это устраивает, вы получите ответ от высших инстанций, но, уверяю вас, он будет отрицательным. Потребуется некоторое время, однако я бы посоветовал не тянуть с вашим решением, иначе вы безусловно вернетесь в тюрьму.
— Ну а остальные условия сделки остаются в силе?
— Это всего лишь предложение. Выбор за вами.
— Отлично. Я согласен.
Я обвел глазами их лица, увидел, как они мельком переглянулись, уловил едва заметные движения, которые выдавали их облегчение. В этой игре у них появилась передышка.
— Почему вы считаете, что мне можно доверять?
Гэвин Вуларт собрал свои бумаги и встал. Глаза у него были ледяные, и в них отчетливо читалось, что ему отвратительны все детали этой сделки, но изменить что-либо не в его власти. Он ответил мне весьма выразительно:
— А мы не доверяем, Морган.
2
Неделю они продержали меня в занюханном отеле «Монтебан», шестиэтажке, втиснутой между двумя такими же постройками начала сороковых. Возможно, с целью психологической обработки. А может, отрабатывали систему безопасности. Охранники, которых они ко мне приставили, выглядели совершенно безобидно, и только по незначительным деталям можно было догадаться, что это отменные стрелки и, чтобы располосовать тебя, им понадобится не больше времени, чем сказать «привет». По парочке этих ребят обреталось в номерах напротив и по обе стороны от моего. Двери в них были приоткрыты, чтобы наблюдать за любыми передвижениями в коридоре. Каждый выход от подвала до крыши охранялся круглосуточно. Все возможные варианты побега были ими изучены и исключены.
В первые же полчаса я обнаружил в своем номере два подслушивающих устройства. В наш век электроники работа была сделана грубо. Я думаю, они хотели посмотреть, что я предприму. Зеркало над туалетным столиком явно использовалось для наблюдения. Я позабавился тем, что стал корчить рожи перед ним, так что, если с той стороны они посадили психиатра, чтобы изучать устойчивость моей нервной системы, работы я ему задал достаточно.
Они все предусмотрели. Зеркало в ванной служило той же цели. Это вторжение в мою личную жизнь мне особенно не понравилось.
Следовало проучить их. И как сказал один из них: «Преимущество всегда у нападающего».
В первую ночь я опустил жалюзи, задернул пыльную штору и лег в постель в полной темноте. Полежал с часок, затем вытащил ящик из ночного столика, засунул его под одеяло, вышиб дно рукой и вернул ящик на место. Шуму не было, по крайней мере, не более чем от ворочающегося во сне человека. Поэтому мои охранники не насторожились, и это было их роковой ошибкой.
Они наблюдали за мной, а я за ними. Единственное, что мне было позволено — это заказывать на ужин бифштекс из буфета внизу прямо в номер. Бифштексы в таких забегаловках обычно жесткие, как подошва, и единственной компенсацией был довольно острый нож.
Я начал приучать великие федеральные ведомства к моим туалетным привычкам. Закончив с бифштексом, минут через десять, я включал новости по телевизору, шел в ванную, набрасывал полотенце на зеркало и начинал вырезать пистолет из дна ящика. Этим я занимался минут десять, смывал стружки и засовывал заготовку глубоко под ванну, возвращался в комнату, пил кофе и вызывал официанта, чтобы унес грязную посуду. Он был из той же компании. Взглядом проверял, все ли на месте: тарелки, приборы и прочее — и, удовлетворенный, уносил. По утрам я также регулярно отправлялся в сортир. Так что если это их интересовало, они были уверены, что кишечник у меня работает как часы.