При этом он так истово стучал себя в грудь могучим кулачищем, что я испугался за его здоровье. Остатками гаснущего сознания я понял, что если хочу выжить, то пьянку пора заканчивать. Мне не сразу удалость донести эту мысль до собутыльника, который, кажется, только вошел во вкус, но через некоторое время он внял моим доводам.
– Эх, – сказал он с глубоким сочувствием, – слабое у тебя здоровье. Это все Москва ваша виновата! Ничего, поживешь тут у нас и…
Глаза его снова сфокусировались на бутылке. Я торопливо сказал:
– Ну, по последней – и спать.
Налили по последней.
– Ну, удачи! – рявкнул шериф, хлопнул стопку и побрел к своей машине.
Шел он с некоторым напряжением, но, оказавшись за рулем, неожиданно приободрился и, посигналив на прощание, резво стартанул. Я подивился стойкости местной милиции и вернулся в пакгауз. Меня сильно шатало, и в голове плавала светлая муть. Литр крепкой самогонки на двоих – это был явный перебор, но я как-то автоматически налил себе еще. Застыв со стопкой в руке, я задумался: хотелось произнести какой-нибудь завершающий тост. Взгляд мой упал на блестящие поверхности нелепого паровоза, и я с пафосом провозгласил:
– За тебя, Феофанов, несчастный ты придурок!
Последняя стопка вырубила меня как дубиной по голове, дальнейшее помнится очень смутно – кажется, я зачем-то полез в кабину паровоза. Во всяком случае, проснулся я там, скрючившийся в жутко неудобной позе и весь закоченевший на железном полу. Сказать, что мне было плохо, – сильно приукрасить ситуацию. Руки тряслись, ноги подкашивались, а в голове перекатывались некие не вполне круглые, но сильно неудобные предметы. Возможно, это были загадочные бруньки… Вдобавок я оказался весь перемазан засохшей кровью – тряпка на руке каким-то образом размоталась. Впрочем, в кабине было чисто – похоже, рана раскрылась и успела засохнуть до того, как я влез в паровоз… Удивительно, что я не истек кровью…
Выбраться из кабины было сродни подвигу – я даже не мог ругаться, только тихо постанывал. Огляделся вокруг, ожидая увидеть кровавый след, – но все было чисто. Ну и черт с ним, не до загадок… тем более, что с улицы уже доносился отвратительно бодрый голос Федора:
– Але, гараж! Подымайся, Артем!
Солнечные лучи из открытых ворот полоснули по глазам – я болезненно сморщился и издал слабый стон.
– Что, плохо? – догадался лейтенант. – Эх, столица… А ну как я тебя сейчас поправлю!
Перед моим носом появилась знакомая стопка. От запаха алкоголя меня чуть не вывернуло, в сознании смутным эхом прозвучало сакраментальное: «На бруньках!», «Як слиза!» – но было поздно – решительный шериф моментально влил в меня страшный напиток и уже подсовывал огурец.
К моему изумлению, мир резко просветлел и сознание вернулось. Заботливый старлей уже подносил вторую, приговаривая, что клин надо вышибать клином и что рассолом голову не обманешь. Я уже почти не сопротивлялся, лишь вяло бормотал, что надо же работать и что Михалыч придет за машиной…
– Тю, а ты разве не закончил еще? – удивился Федор. – Вроде на месте все…
Я с тупым удивлением посмотрел на лейтенанта, потом перевел взгляд и увидел, что «Москвич» действительно стоит на всех четырех колесах, а домкрат заботливо поставлен на свое место под верстак. С некоторым усилием я спустился в яму и обнаружил, что новая пружина и шаровые опоры находятся на положенных им местах и все гайки плотно закручены…
– Я и сам удивляюсь, – сказал Федор, – когда, думаю, Артем успел? Вроде уезжал – все разобрано было… Ну ты даешь, столица!
Я помотал головой, пытаясь прийти в себя. Ситуация не прояснилась. Я посмотрел на руки – они были чистыми, только рукава комбинезона в крови. Что же это получается – я, в полном беспамятстве, собрал подвеску да еще и руки успел помыть? Ничего себе бруньки… Странно это все. Думать о странном не хотелось – думать вообще не хотелось. Хотелось спать. Лейтенант отбыл по своим милицейским делам, а я завалился на раскладушку и погрузился в сон, из которого меня вывело только громогласное приветствие Михалыча.
Неистовый дед расплатился со мной за ремонт, добавив «от чистого сердца» еще одну бутыль – по счастью, поменьше предыдущей, – и отбыл. Спорить с ним сил не было. Сомнамбулически побродив по пакгаузу, я решил, что лучшее лекарство от похмелья – здоровый сон, и вернулся на раскладушку. Снилась мне всякая чушь: я мчался на нелепом паровозе Феофанова в сияющие дали, среди пейзажей немыслимой красоты, но мне почему-то было очень грустно. Со мной в кабине стоял Михалыч, и ветер развевал его седую бороду. Он был непривычно молчалив и задумчив. Среди хитрых рычагов управления шустро поворачивался какой-то невзрачный мужичонка преклонных лет, одетый странно и старообразно. Во сне я как-то сразу догадался, что это и есть пресловутый мастер Феофанов. Мне очень хотелось расспросить его о том, что на самом деле случилось с ним и с паровозом, но я почему-то не мог произнести ни слова. Да и глупо было спрашивать: вот паровоз, вот механик – что мне еще надо? Во сне это казалось очень логичным. Неожиданно паровоз шумно затормозил, выпуская клубы пара.
– Конечная! – сказал Феофанов и указал на Михалыча: – Ему сходить.
– А нам? – спросил я.
– Мне туда дороги нет, а тебе пока рано.
Я не очень удивился, во сне его слова показались мне исполненными глубокого смысла. Между тем Михалыч кивнул мне на прощание и так же молча сошел на какой-то заброшенный полустанок. Вокруг расстилалась серая безрадостная равнина, и вид ее навевал тоску. Феофанов зачем-то застучал кулаком по клепаному котлу, производя неожиданно сильный грохот, и потянул за рукоятку гудка – паровоз почему-то отозвался совершенно автомобильным звуком клаксона. Тут я понял, что проснулся и кто-то барабанит в ворота пакгауза, перемежая эти упражнения резким бибиканьем. Я пошел открывать.
На пороге стоял лейтенант, и вид у него был донельзя смурной.
– Что-то случилось? – спросил я.
– Случилось. Давай зайдем, не на пороге же говорить…
Федор зашел, огляделся, увидев новую бутыль, досадливо хмыкнул.
– У тебя Михалыч когда машину забрал? – спросил он.
– Часа в три… – ответил я с удивлением. – А что произошло?
– Помер Михалыч, – тихо сказал старлей.
В голове моей метнулась мгновенная паника – может, я вчера, волшебным образом собрав подвеску, гайки какие не затянул? На колесах, например… А дед через мое разгильдяйство разбился.
Этот ужас, видимо, отразился на моем лице, поскольку Федор торопливо сказал:
– Нет-нет, ты тут ни при чем. Он просто ехал от тебя, остановился у обочины и помер. Прямо в машине.
– Вот так, ни с чего?
– Ну, он вообще-то довольно старый был, – с сомнением протянул лейтенант, – хотя вроде крепкий такой дед… Бывает и такое.
Однако я видел, что старлея терзают какие-то сомнения, которые он усиленно, но тщетно от себя гонит. Мне страшно не хотелось спрашивать, но я все-таки не смог удержаться:
– Ты видел что-то необычное, Федор?
– С чего ты взял? – Лейтенант сразу напрягся. Похоже, я был прав.
– Иначе ты не пришел бы ко мне задавать вопросы.
– Да я не то чтобы видел… Скорее померещилось…
Федор нервно покосился в угол. Там не было ничего интересного, кроме безумного паровоза. Мне стало нехорошо – похоже, я вляпался в очередную историю. Всякие странности липнут ко мне как мухи…
– Что ты видел? – спросил я тихо.
– Я же говорю – ничего! – ответил лейтенант нервно. – Просто мне показалось…
– Рассказывай.
Федор поерзал на инструментальном ящике, который служил ему сиденьем, и, помявшись, начал рассказывать:
– Понимаешь, дело в том, что он помер практически у меня на глазах. Я ехал из управления домой, и вижу, как Михалыч выруливает на своей колымаге. Ну, думаю, Артем уже сдал клиенту машину, все хорошо. Тут Михалыч вдруг как-то резко вильнул к обочине и встал. Я увидел, как он откинул голову на подголовник и застыл. Я сразу забеспокоился – была у деда привычка иной раз пьяным ездить. Я, грешным делом, и подумал: нажрался Михалыч на радостях, не иначе как с тобой принял. Решил посмотреть, как там и что, подъезжаю, а он уже того… При этом у него на лице такое выражение застыло, как будто он черта увидел. Но это не самое странное. Пока я вокруг деда суетился, все время что-то меня беспокоило – будто соринка в глазу. Что-то в поле зрения неправильное маячило. В какой-то момент я присмотрелся, а за заборчиком, там, где старая линия железнодорожная проходила, паровоз стоит. Мне не до паровозов как-то было, поэтому не сразу дошло, а когда я второй раз посмотрел – ничего там нету.