– Тюркин всегда был надутым придурком, но мне это все не нравится. А Михалыч? Что они видели перед смертью? У обоих был такой ужас на лицах… Что ты скажешь?
– Ты мне не поверишь.
– А ты попробуй.
– Все дело в паровозе. Похоже, несчастный мастер Феофанов, пытаясь заставить эту нелепую машину работать, пересек доступные человеку границы, и результат ужаснул его самого. Это больше чем паровоз, это нечто живое…
– Действительно, чушь какая-то… – резко сказал лейтенант. – Бред сивой кобылы.
Он решительно поднялся.
– Поменяй-ка мне лучше рулевую тягу, механик! А то совсем разболталась… Тяга в багажнике.
Федор направился к воротам. Спина его был напряжена, как на параде.
– Подожди, – остановил я его, – ты уверен, что надо? Ты точно не путаешь храбрость с глупостью?
Старлей мрачно усмехнулся:
– О чем ты? Я всего лишь прошу поменять тягу.
Помолчав, он добавил:
– Я отвечаю за этих людей. Даже за болвана Тюркина.
Федор ушел. Я удивленно смотрел ему вслед – надо же, какой пафос может скрываться в провинциальном милиционере! Похоже, он действительно чувствовал себя шерифом, а не чиновником на маленьком окладе. Ему было не все равно.
Открыв инструментальный ящик и достав домкрат, я полез менять тягу. Проклятая железка здорово приржавела, и я провозился дольше, чем рассчитывал, поэтому, когда лейтенант вернулся, я едва успел закрыть капот и вымыть руки. На этот раз – никаких гремлинов! Только тяжелый физический труд…
– Готово? – спросил он.
– Готово. Забирай машину. И… Это… Будь осторожен, ладно?
– Не говори чепухи, – лейтенант был совершенно спокоен, – мало ли что может померещиться.
Когда он уехал, я сразу улегся на раскладушку и попытался заснуть. Это оказалось нелегко – нервы были натянуты как гитарные струны, но я изо всех сил успокаивал дыхание и медитировал, пока наконец не провалился в тяжелый сон.
Оказавшись в кабине паровоза, я совершенно не удивился. Каким-то краем сознания я осознавал, что сплю, но меня это не смущало. Паровоз медленно ехал среди серых холмов, Феофанов в своем картузе стоял за рычагами, молча вглядываясь в даль.
– А где Тюркин? – спросил я. Я был уверен, что увижу в кабине покойного «буржуя».
– Уже там, – спокойно ответил механик.
– Где там?
– Не стоит тебе этого знать…
Голос его прозвучал так, что я понял – действительно, наверное, не стоит… Некоторое время мы ехали в молчании. Пейзаж за окнами кабины не менялся: те же низкие серые холмы, сглаженные потоком бесконечного времени. Потом Феофанов заговорил, но так тихо, что я не расслышал первых слов:
– …никогда не просить.
– Чего не просить?
– Вечности. Нельзя менять бессмертие души на вечность существования.
– Я не понимаю…
– Я искал вечный двигатель, но хотел-то вечной жизни… Я думал, что если мне откроется одно, то недалеко и второе. Но и вечное движение мне не давалось – годы потратил я на этот паровоз, а он не желал работать. Тогда я обратился к гремлинам, духам техники, – я знал о них, ведь я столько лет проработал механиком… Я досыта накормил их своей кровью, но вечное движение было им не по силам. Тогда они призвали нечто… Оно выполнило мое желание, но сожрало мою жизнь. Теперь у меня есть вечное движение и вечное существование, но нет жизни – я лишь слуга, механик при паровозе.
Феофанов замолчал, а я не знал, что бы еще у него спросить. Между тем пейзаж за окном начал меняться – мы подъезжали к городу. Колеса бодро загрохотали на стрелках. Это был не тот город, который я уже успел изучить, и в то же время это был он – новые постройки как бы просвечивали сквозь строения начала века. Паровоз двигался к станции, исчезнувшей после двух войн и революции, постукивая на стыках давно разобранных рельсов. Он приближался к центру, и современность смутными тенями проступала сквозь добротные заборы купеческих домов и белые стены небольших церквушек. Единственным маяком оставался пакгауз – он, похоже, прочно пустил корни в обоих мирах. Сначала мне показалось, что мы возвращаемся в него, но лязгнула стрелка, и паровоз изменил направление, все больше отклоняясь в сторону. Мы неторопливо двигались по какому-то запасному пути, сквозь него смутными тенями проступала улица… И вдруг я увидел, куда мы едем, – у обочины стояла машина Федора. Лейтенант еще не успел в нее сесть, он только взялся за ручку двери. Его движения были неестественно заторможенными, как при замедленной съемке, – вот он открывает дверь, садится, вставляет ключ в замок зажигания… Паровоз стремительно приближался, и вдруг я понял, что сейчас произойдет. С диким криком я оттолкнул Феофанова и дернул за бронзовый рычаг экстренного тормоза. Машина со скрежетом и шипением резко остановилась, и я спрыгнул из кабины – предупредить Федора, спасти…
– Нет, ты не можешь! – раздался крик механика, но я уже свалился с раскладушки, разом проснувшись.
Несколько секунд я стоял на четвереньках, приходя в себя, потом поднялся и посмотрел на паровоз. От котла ощутимо тянуло теплом. Вдруг, к моему ужасу, огромные чугунные колеса со скрипом провернулись, из перепускных клапанов с шипением ударили тонкие струйки пара. С лязгом перескочила стрелка, и чудовищный механизм медленно покатился в мою сторону. Я застыл, увидев в кабине паровоза скелет в истлевшем картузе, нахлобученном на голый череп…
Мощный рывок за плечо вывел меня из ступора. Между мной и паровозом стоял лейтенант – китель его был разорван и весь в подпалинах, от него ощутимо несло гарью.
– Так вот ты кто, сука! – заорал он. – На, получи!
Тут я заметил, что в его руке двадцатилитровая канистра, из горловины которой свисает тряпка. В воздухе ощутимо запахло бензином. Федор, резко хакнув, с натугой метнул ношу прямо в паровоз. Канистра попала в шатунный механизм, долю секунды сопротивлялась, но не выдержала напора чугунного кривошипа и лопнула, заливая бензином блестящие поверхности. Старлей моментально зажег спичку и кинул ее вслед за канистрой, одновременно мощным движением практически выбросив меня за шиворот из пакгауза. Внутри глухо ухнуло пламя, и лейтенант выскочил вслед за мной. Мы одновременно налегли на створки ворот, закрывая чудовище внутри. Из пакгауза донесся глухой вой, нарастающий стон умирающего механизма.
– Бежим отсюда! – заорал на меня Федор И мы побежали.
Мы успели чудом – когда мы уже неслись, не разбирая дороги, сквозь крапиву и кусты, сзади громко ухнуло, как будто выдохнул великан, и стены пакгауза разлетелись кирпичными обломками.
– Котел взорвался! – с удовлетворением в голосе сказал лейтенант. – Кранты ему!
Я ничего не ответил – в наступившей тишине, за потрескиванием гаснущего огня, мне отчетливо слышалось удаляющееся тум-тум-тум железных колес на стыках…
Может быть, мне показалось…
Виталий Сертаков
Счастливый мир
– Откуда ты ЭТО взял? – раздраженно спросила она. Она снова с кем-то болтала по телефону.
– Из магазина, как ты сказала, – рассеянно ответил он. – Послушай, ты представить себе не можешь, какой вариатор мы сегодня разрабатывали…
– Я спрашиваю – откуда ты ЭТО приволок? – Она вошла в комнату, трубка в одной руке, пакет с продуктами – в другой. – Ты хоть что-то видишь, кроме своих цифр?
– Из этого… из магазина на углу.
– На каком углу? Тот, что на углу, год назад снесли.
– Снесли? Как снесли? Там точно был магазин. Милая… – он попытался укрыться в душе. – Ты не поверишь… Тео выдвинул совершенно фантастическую идею. Представь, он предложил способ, как изменить постоянную Планка…
Но она уже схватилась за трубку.
– Сонечка, как ты сказала? Он забрал даже видик? Вот подлец… Сонечка, я перезвоню чуть позже. Мой оболтус снова все перепутал. Ну да, ну да, останемся голодные с его физикой…