Вован тяжело, как с дурного похмелья, поднял глаза и встретился со взглядом из-за вентиляционной решетки.
Не спеша просочилось сквозь облупленные прутья, продефилировало вдоль кафельной плитки зеленовато-прозрачное существо с развевающимся шлейфом, оглядело неказистый интерьер, покачало сокрушенно головой. Приглашающе махнуло призрачной рукой, и в туалет хлынули остальные.
Медленно, будто глаза боясь выронить, Вован посмотрел на себя. Пальцы запойно дрожали, колени подпрыгивали, и, не стискивай он зубы, те выбивали бы сложный ритм в стиле кантри.
«Теща – ведьма, – медленно подумалось ему, – сын – ёшник, а в вентиляции у меня привидения…»
Элегантная, несмотря на прозрачность, дама величаво проплыла мимо, с интересом разглядывая старенький деревянный шкафчик. Еще два привидения тихонько бормотали, свесив зеленоватые ножки с края ванны.
– Look at this exhibit, please, – донесся с потолка хорошо поставленный голос. – You can see Homo Afraid.[3]
Вован громко икнул.
Мелкое привидешко, радостное, как воздушный шарик, подлетело к самому его носу, топыря коротенькие ручки. На ходу оторвало клочок туалетной бумаги и бросилось к привидению побольше, счастливо размахивая трофеем.
– All of them become Homo Afraid when they see us.[4]
Растрепанная призрачная девица прихорашивалась перед треснутым зеркалом, в котором ровно ничего не отражалось.
– I'm going to be a human, – доверительно чирикнуло вернувшееся привидешко, – when I'm seven hundreds.[5]
Вовка с сипением протолкнул в легкие враз загустевший воздух.
– Слышь, Кефирыч, с пива белочку подцепить можно?
Вован не попадал трясущимися пальцами по колесику зажигалки. Из квартиры он выбрался еле живой, вздрагивая от каждого шороха, но курево все же прихватил. И только сейчас, на исцарапанном подоконнике, чуток оттаявши, обнаружил в пачке две последние сигареты.
– С пива все можно, токо смотря с какого. И сколько.
Степан Никифорыч обстоятельно помял папиросу, сунул в уголок рта. Поднес прикурить и Вовану, безуспешно сражавшемуся с зажигалкой.
– А вот ежели пиво с водочкой…
Но Вове было не до теорий.
– Теща у меня – ведьма, – доверительно сообщил он и судорожно затянулся.
– Это да… Это все они… в некотором роде, – согласился Кефирыч.
– Да нет, моя настоящая. На швабре летает, половник у нее дерется… Сам.
Кефирыч и тут ничуть не удивился, только поскреб небритый подбородок:
– А-а, ну тогда ясно. А я-то все думал, как это она в магазин так быстро оборачивается.
Дым медленно поднимался к разбитой форточке. Кривая рожа, нарисованная в прошлом году Петькой, ехидно подмигивала сквозь тающие серые лохмы.
– А в туалете у меня, – Вован сглотнул, – не поверишь, привидения летают. А я вчера и всего-то пару бутылок…
Кефирыч пожал плечами:
– Так они по всему подъезду летают. Андрюшки Хмырева домовой навроде как турфирму открыл: экскурсии у них, квартира-то пустая стоит. Тока аппаратура у него старая и с электричеством, что ли, перебои, вот они и лазают где ни попадя.
Вован застыл, забыв про сигарету.
– Это в каком же смысле домовой?
– Ну, барабашка евонный.
Сосед невозмутимо пыхал папиросой. Непохоже, чтобы шутил. Скорее сумасшествие приняло глобальные масштабы.
– Их же не бывает… – осторожно заметил Вовка.
– Ну, это уж ты сам решай: не бывает или в туалете летают.
При таком индифферентном отношении всезнающего Кефирыча решать оказалось трудно. Вовка выглянул в глубокую амбразуру окна и мимолетно подивился, что за века, прошедшие с утра, все осталось по-прежнему.
– Ладно, погодь, – Кефирыч решительно затушил папиросу в банке из-под шпрот и поднялся к хмыревской квартире. Звонить не стал, а замысловато постучал в косяк. Дверь осталась закрытой, но в полутьме лестничной клетки завозилось низенькое, пыхтящее и выбралось сквозь стену на белый свет.
Ловко подпрыгнув, скатился по перилам маленький – Вовану чуть повыше колена – упитанный человечек со спутанной марксовской копной на голове и хитрыми бусинами глаз. Забрался на подоконник, деловито достал из кармана здоровенную трубку, потыкал в нее, прищелкнул грязноватыми пальцами и пустил ароматный дымок.
Вовка уже вроде и не удивился, только застыл истуканом, неудобно привалившись к стене. И еще прикинул, сколько больничного дадут. А барабашка сообщил неожиданно гулким басом:
– Феофилом меня звать. Я из пятидесятой.
– Оч'пр'но… – проскрипел Вовка.
– Вот он привидениями и занимается, – уточнил вернувшийся Кефирыч.
– Время нынче сложное, – тоном выступающего по телевизору политика прогудел Феофил, – на хозяев надеяться не приходится, вот и крутимся. По десятку экскурсий в неделю принимаем, в основном иностранные группы, но и наши призраки, бывает, интересуются. А что они и окрестные квартиры посещают, так то от несовершенства технической базы.
Вован потрясенно молчал. Барабашка вздохнул и добавил проще:
– Зеркало портальное-то мне еще от бабки хозяина досталось. Починить бы его да зарядить по новой, а то ведь заклинания от времени поистрепались. И глючат! – закончил он энергично.
Заскрипела дверь 51-й квартиры, через перила свесилось намакияженное лицо Кефирычевой дочери в белых кудряшках.
– Папа, опять на весь подъезд надымил! – возмущенно крикнула она. – За Митькой кто пойдет?
Лохматого барабашки словно и бы рядом не сидело.
– Схожу я, схожу, – махнул папиросой Кефирыч.
Все еще ворча, Кефирычева дочь брякнула дверью о косяк.
Вован медленно опустил глаза на заросшую бородой рожицу Феофила. Барабашка никуда не делся: сидел, попыхивая трубочкой, между шпротной банкой и криво выцарапанным на подоконнике «Ленка дура».
– Она его не видит, – потрясенно выдавил Вовка. – А мы видим.
Кефирыч философски пожал плечами.
– Я тож раньше не видел. Пока портвейном не отравился в прошлом году. Вот меня теща твоя и вылечила: как приложила кукишем промеж глаз, так у меня и в желудке протрезвело, и глаза открылись. Я, правда, что ведьма она, не подумал, тоже вначале на белочку грешил.
– И что же, теперь навсегда?..
– Вы, молодой человек, зря расстраиваетесь, – утешил Феофил. – Успокоитесь, попривыкнете. Закрыть-то глаза недолго, да только вы и сами через недельку не захотите.
Вовка совсем не был в этом уверен.
Истошно визжа протекторами, встал на дыбы возле подъезда лаковый джип. Высунулась из дверей нога в дорогом ботинке с модно задранным носом, раздавила пару старых окурков на асфальте. Следом вылез целиком владелец ботинка, явив миру бутиковый костюм, объемное брюшко, стильную прическу и нездоровый цвет лица.
– О, вот и хозяин приехал, – сообщил Феофил. – Пойду я присмотрю, как там что.
Не утруждаясь подъемом по лестнице, барабашка просто испарился с подоконника.
– Ну вы, папаши, мля, надымили! – заорал Хмырев, поднимаясь к курильщикам. – И перила в дерьме каком-то. Я халупу продал, год искал урода, мля, чтоб на эту конуру щелястую за такие деньги позарился. Щас клиент пожалует, так что давайте-ка быренько на воздух. Ну, давайте-давайте, вечером проставлю, если сойдемся.
Кефирыч суетливо подхватил полную окурков банку и уцепил под локоток слегка сомлевшего Вована. Оставшись в одиночестве, Хмырь помахал ладошкой возле лица, разгоняя дым, хозяйским взглядом обвел широкую пошарпанную лестницу и довольно кивнул.
Из стены встревоженно глядел Феофил.
Кефирыч бодро потрусил к школе за второклассником Митькой, а Вован потерянно затоптался на тротуаре. Идти было решительно некуда. Не домой же к ведьме: ладно глаза ему открыла, а ну как чего похуже учудит? Надо же, в собственный выходной – и такая коловерть!
Рассеянно похлопав по карману и вспомнив, что сигареты кончились, двинулся к киоску у автобусной остановки. Правило первое: не знаешь что делать – перекури.
Возле столба с расписанием топталось зеленое мохнатое чудо с круглыми глазами. Вован мог бы поклясться, что побеги вьюна и нити мокрицы растут у него прямо из кожи.